Ну что сказать вам бодрого,
мой пыльный круг коллег –
круг из квадратных, подранных,
расшатанных калек?..
В комфорте жить не светит нам:
простить нас нелегко
за то, что мы – свидетели
ИХ собственных грешков.
Да-а, был я неизношенным,
был свеж и даже – мил!
Притом, по цвету кожи я
двуногих не делил,
не гнал я неухоженных,
знал толстых и худых...
Дожи́л под тяжкой ношею
до ниточек седых!
С их буйствами без устали,
порой – в огне страстей,
я всем нутром прочувствовал
неистовство гостей!
Был местом для сиесты их,
я нянчил их, как брат;
укачивал и пестовал…
и вот вам результат!
Ведь помню всех отчётливо –
по формам, так сказать…
Я в актах им угодливо
пытался подыграть…
От мелодрам их – с охами,
от их дурных манер –
под замшей было плохо мне…
Погиб во мне Мольер!
Имел бы руку с ручкою,
создал бы столько драм!
Нет, у Шекспира – скучные,
гроша за них не дам!..
Как «нет монет»! – звенят на дне,
меж погнутых пружин!
Нет, не лежал ваш Брехт на мне…
и с Шоу не дружил!
Был сотрясаем бурями,
стихавшими к утру!
Дымился, весь прокуренный…
Не Брехт я! Не совру!
Да, я скрипел отчаянно,
но тайн не выдавал.
Вот так, служи хозяину,
а он: «Пошёл в подвал»!
Я не тюфяк с соломою,
в ученьи вижу прок:
вон, под ногою сломанной
и книгу приберёг!
Да, Камасутра… с позами…
припрятана в пыли́.
Читал… Но нетверёзые
мешали и трясли!
По мне скакал хозяйский сын,
неся какой-то вздор.
Здесь – про́лит борщ, тут – керосин,
а там, кажись, – Диор!
Вот тут меня прожгли слегка,
и там вон – тоже след:
немало барская рука
тушила сигарет!
А здесь, в углу, посапывал
соседушка-алкаш:
Спинозу расцарапывал –
философ местный наш.
В дебатах, в речи пылкой он
бывал несокрушим;
и мне вправлял бутылкою
извилины пружин!
А вот – помада! Спору нет,
чьи губы на спине;
прицел был сбит – и пылкий след
дарован был и мне.
Соседка Клавка!.. Да-а, любя,
храню приятность форм…
Я помню, страстная, тебя –
твой «семибалльный шторм»!
Из «алкомаркета», что там –
на первом этаже,
ты в перерыв спешила к нам…
Притёрлись мы уже!
Я – нравом мягок, не гранит,
я угождал, как мог:
воображение хранит твой каждый
(нет, не уголок) пышный бок.
Но тут пружинка подвела…
расшатан был престиж! –
едва интим не отсекла:
как тут не возопишь!!
Взметнулась вдруг пружиной страсть! –
расслабился на миг;
и призван был невинным пасть,
как жертва их интриг!
Потом, конечно, был скандал…–
я насчитал пять ран!
Здесь – виски: столько их впитал...–
открыли будто кран!
А здесь, в укромную дыру, –
хозяин прятал нал:
ведь знал, что верен, не сопру, –
всецело доверял!
Вот, что-то, чувствую нутром,
оставил мне не зря…
Тут – мыши грызли впятером…
хмелея с вискаря!
За что же всё же предан был,
и чем вдруг стал не мил?..
Ведь прогибался преданно
и мягко всем стелил!
Велел быть здесь до осени,
упомянул про мать…
Меня не пылесосили…–
бессмысленно считать!
Из-за хозяйской лени я
не чищен бездну лет –
с тех пор, как видел Ленина…
точней – его портрет!