Каратели
1.
Айрис Колбаускас ночью по мызе затравленно бродит,
Айрис в смятении места себе не находит.
С вечера он напивается, чтобы забыться,
веря, что ночью хорошее что-то приснится.
Разве он мало различного видел на свете?
Но почему же сейчас он как будто бы в сети
пойманной рыбой душевно трепещёт и бьётся?
Что приключилось? С чего вдруг всё время неймётся?
Дочка и внуки давно не находят ответа,
что так изводит любимого папу и деда.
Вечно он зол, раздражён, отчуждён, недоволен.
Может, поссорился с кем-то, а может быть, болен?
Только ни врач, ни костёл старику не помогут.
Проклят, Колбаускас, ты Сатаною и Богом!
И в твоей странной паучьей невидимой сети
держат тебя все тобою убитые дети.
Дети Освеи, Сарьи, Кохановичей, Гродно,
что распинал ты, и резал, и жёг принародно..
Даже не держат, а просто глядят днём и ночью
в волчьи твои помутневшие жёлтые очи.
Ну а за ними теснятся кровавой стеною
женщины, старцы, убитые, Айрис, тобою
в дни молодые твои, когда резвый и бравый,
Рейху и фюреру, парень, служил ты на славу.
Но вот с чего вдруг нахлынули эти напасти?
Был ты в последнее время в почёте и счастье,
перечеркнув навсегда все былые невзгоды,
что пережил в моровые советские годы.
И рудники Воркуты, и повалы Печоры,
и на свободе потом жизнь с клеймом и позором.
И лишь когда наконец Литва вышла из «стада»,
ты, как боец, получил и почёт, и награды.
Всех вас, гонимых эсэсовцев и полицаев,
новая власть обелила, любя и лаская,
как благородных борцов за Свободу и Веру,
а не предателей и палачей-изуверов.
Вот ведь и ты, Айрис, в это чудесное время
чуть ли не стал депутатом народного Сейма.
Но почему же сейчас, когда жизнь так прекрасна,
ты над своею душой совершенно не властный,
и ничего для тебя нет сегодня страшнее на свете,
чем эти тихие, нежные мёртвые дети?..
2.
…Айрис хрипит, и вдруг чувствует, не упираясь,
что его кто-то, неведомый, гонит к сараю,
где он, поспешно достав бельевую верёвку,
вяжет петлю, как не раз вязал, споро и ловко,
и затем вешал кого-то с усердьем, со смехом,
для устрашенья других и дружкам на потеху.
Но теперь сам влёз в такую же, снулый и жалкий,
и в страшных корчах повис под несущею балкой.
И угасая, в последний момент, в чёрном свете
видел, как молча куда-то уходят убитые дети…
3.
…А в это время на Львовщине иль в Закарпатье
старый Мыкола в смятенье рванулся с кровати,
видя в туманном, неверном, набрякшем рассвете,
как подступают к нему им убитые дети,
в лютой, знобящей, могильной безжалостной стыни
призраки Бабьего Яра, Волыни, Хатыни…
1995 г. г.