Один из проблесков детства –
мёртвые телята близнецы,
птенцы однояйцевые.
По причине непонятной
(да и нужно ли было кому
объяснять мне, несмышлёной?)
молодую телку пустили под нож,
словно перевели через улицу
в небытие.
А как перевели, так и обнаружили
в пустой ее оболочке
зачатки двух душ.
Содрогнулись от неисправимости содеянного,
и поклали младенцев в ящик,
словно в колыбельку сосновую.
Подстелили соломки
и соломой прикрыли –
от детских глаз,
от детских слез.
Но детское сердце чутко и любопытно.
Я приходила к ним каждый день,
словно в тайную комнату
Шварцевского Прадедушки Мороза.
Сдвигала в сторону солому
и смотрела, смотрела
на их не имеющие шерсти
окаменелые тела,
будто выточенные из розоватого кварца.
На округлые носы и прозрачные ушки,
выпуклые яблоки глаз со смеженными веками.
На молочного цвета раздвоенные копытца
и впалые бока
с просвечивающими извилинами внутренностей.
О, маленькие эмбрионы мои,
во власти вечного сна!
Нерожденные мои братцы меньшие...
Странная,
отталкивающая и притягательная,
эстетика смерти.