Зашторен окон режущий проём, задраены все щели в лодке жизни.
Сирийско – Африканский мой разлом горчит в Солёном море.
У Отчизны застыли в знойном мареве слова от духоты и в теле и в желаньях. Пожухнув, светло-жёлтая трава скрывает землю в трещинах. Изгнанье, возможно, уготовано судьбой.
У пограничья стадного безумства вбивает клиньев частокол конвой, чечётка молотков заводит чувства в канкан, где в круговерти серых дней так сложно отыскать частицы света.
А поутру залётный соловей поёт, что так же кружится планета, как много лет и зим тому назад, когда в улыбках расплывались губы, где счастьем был пронизан каждый взгляд, и не было материи той грубой, что выросла меж сердцем и душой, осев на пол лица, отринув крылья.
Но правит неразумною толпой искусно вирус страха и бессилья. Так хочется, чтоб выросли опять и за спиной, и в серебристой выси, чтоб жить, любить, сквозь тернии взмывать, смотреть с надеждой вдаль, чтоб даже мысли возникнуть не могло о тех цепях, которыми прикованы к галерам, чтоб каждый вдох рождал и "Ох" и "Ах",
А каждый день был в этой жизни - первым, чтоб строить планов радужную смесь меж зеленью полей и облаками.
Последующих прожито – не счесть.
Последний же - спланирован не нами.