Мы выходим из тьмы, мы уходим во тьму.
Сколь же многого я никогда не пойму.
Мы желаем остыть, мы желаем согреться.
«Ничего нет страшней, чем развалины в сердце»*.
Пусть оно говорит с нами азбукой Морзе.
Щёки, алы, как розы, цветут на морозе.
Бьётся сердце Снегурочки – холодно/жарко.
Разновкусие мира – бесценным подарком...
Точка, точка, тире. Что там дальше? «У-ходим»?
«У-моляю, прости»? И, согласно погоде,
Можем мы замереть, можем мы оживиться.
В глубину или ввысь, хоть не рыбы, не птицы,
Можем мы потихоньку порою стремиться.
И нырять, и летать, и тонуть, и разбиться…
И, зачарована витиеватостью,
Боль становится лишь одной из лексем.
Но зачем же, Господи, ну зачем
Эти полые фразы в стихах и прозе?
Фразы другие – с истерикой, радостью.
Или, к примеру, смешком на курьёзе –
Жизни приправой, крупинкою соли,
Пряностью, горечью, терпкостью, сладостью...
Тянет из полостей космоса холодом,
Манят и гасят в себе к жизни поводы,
Сводят на нет адреса и пароли.
Строит из них свой дворец Никогда –
«Всё в этой жизни, пардон, ерунда!»
Морем наполнят разбитый бокал…
Фокус удался – в овации зал…
Точка, отставшая где-то от линии,
Линия, выдернутая из плоскости, –
Это полёт или повод к унынию?
Слушайте, слушайте! Лель под берёзками
Или под кедрами песню выводит –
Выведет на люди. Нам их встречать,
Руки в неспешном скрепив хороводе.
И недовольства ослабнет печать…
* И. Бродский