Ты видел степь в разгар январской тьмы,
Когда от холода немеют даже кости?
Ты зрел в глаза ее бездонно-звездной мглы,
На миг забыв, что существует солнце?
Я помню: Кособоко-мертвый свет,
От недозрелой полуночной глыбы.
И как ложась на затвердевший снег
И волк, и ветер одичало выли.
Ты видел степь в разгар июльских снов,
Когда от запаха пьянеешь как от хмеля,
И морю шелестящих колосков
Не ведемо, что существует время?
Недавно отступивший тяжкий зной,
И марево багровое по краю,
С кроваво-красною, огромною луной
Я как вчерашнее так ясно вспоминаю.
Ты видел что-нибудь, прицелив верный лук,
Помимо человеческой мишени?
Ты слышал хоть какой-то лишний звук,
Помимо тетивы короткой трели?
Тебя хранят сплетенья древних рун.
Тебе боятся сделаться врагами.
Мне же однажды предсказал колдун,
Что я усну единым снов с холмами.
Ты веришь в нежную любовь своих богов.
Мне остается только прах империй
И ворох клятвенно-горячих старых слов,
Которые во славу чести пели.
Что может против трикстерской игры,
Поставить брошенный и позабытый мечник,
Когда в руках насмешливой судьбы
Неотвратимо блещет наконечник.
Твоей стрелы.
Я говорю: Он служит мне гербом
— На твой вопрос о солнечном набое,
Расположившемся к спине моей спиною,
Промеж лопаток, правильным кружком, —
И свой надменный сохранив настрой,
Ты отвечал мне весело и едко:
Что нет для лучника мишени слаще той,
Которая на спину ставит метку
Своей рукой.