Душу и пальцем года не задели,
словно мальчишка таится в тебе.
Кажется, был ты ещё с колыбели
выбран, чтоб вместе идти по судьбе.
Всюду пыталась найти безотчётно
я за вихрами и вихрями суть.
Пусть на кулички отправятся к чёрту
грустные мысли – пожалуйста, будь
трепетной негой, пьянящей свободой,
смейся, дурачься, но рядом дыши.
Радость беспечна, легка, беззаботна,
только тревога – капкан для души.
Синяя птица слетает из Гжели.
Золотом чистым горит тишина.
Празднуя сладость своих поражений,
женщина ль, истина ль – обнажена?
Так, налегке, можно в небо сорваться,
скинув обувку, одежду и грусть.
Кажется, будто нам снова по двадцать.
Тот, кто лепил нас, любуется пусть
вечным земным притяжением счастья,
силой могучей, крылатым под стать:
искрами сна рассыпаться на части,
падать на землю и снова взлетать.
утро, репетиция, ты дурачишься; нет решенья.
прядь горит нестерпимым золотом на свету.
кто-то лепил тебя так любовно и совершенно –
большего я вовеки не обрету.
ты смеешься при взятом в зубы карандаше, и
я праздную пораженье и наготу.
Вера Полозкова