Cantos a sebastopol - Оды Севастополю перевод 21 (Лев Беринский) / Стихи.ру

            ОДЫ СЕВАСТОПОЛЮ

            (ПОДНОШЕНИЕ ПОЭТОВ AIPE)
            22 ИЮЛЯ 1942
            МОНТЕВИДЕО

            ~ ~ ~
            Триязычное издание
      на испанском, португальском и русском языках.

Переводы,составление,редактура,комментарии,документарий
            Льва Беринского

Авторское право и рукопись предисловия к предполагавшемуся изданию
   книги «Cantos a Sebastopol“ получена переводчиком от составителя
и одного из авторов сборника Жоржи Амаду в Москве, 21 октября 1989 г.

            ~ ~ ~

Написанные и опубликованные в 1942, эти давние уже "Песни Севастополю" рождены в середине века, в Страшное Время войны с нацизмом, когда демократические страны, объединенные Советским Союзом, боролись за свободу и будущее, за уничтожение фашистского варварства. Это было Время битв и надежд, Время активного единения и совместной Борьбы, Солидарности народов мира, как и советских народов - авангарда в боях с агрессором за спасение Человека и его Мечты.
Поэты, одни - мужественного настроя, другие – вдохновения грустного, все – антифашисты, собрались на заседание АИАПЕ (Ассоциация интеллигенции, артистов, художников, писателей), чтобы воспеть героизм советских солдат в сопротивляющемся Севастополе. Это был праздник поэзии и солидарности. Проходил он в Монтевидео, в Уругвае, который в то время был примером демократической страны в Южной Америке. Стихи эти – непреходящие, они отражение неколебимой веры интеллигенции в окончательную победу цивилизации над варварством.
Сегодня они должны читаться как вечный документ высокой красоты, как свидетельство щедрого подношения сердец, бившихся в одном ритме с борьбой советских народов. Это стихи о любви к Советской стране.

            Жоржи Амаду
            ~ ~ ~


            НАША КЛЯТВА СЕВАСТОПОЛЮ

В ознаменование героической защиты Севастополя Красной Армией мы, поэты Ассоциации, пламенно клянемся сегодня, 22 июня, в верности тем путеводным силам мира, которые в лице советского народа, как прежде в лице народа Испании, спасает мир от варварства. На протяжении ряда лет документы, подобные этому, призваны убеждать людей неравнодушных или оглохших от всемирного рёва, что есть еще на свете пулеметы и пушки, способные защитить мировую культуру. Представленные здесь поэты, несмотря на различия во взглядах и позициях, в лучших своих произведениях выступают за солидарность с советским народом, спасающим мир и многовековое искусство других народов. К сожалению, размеры этого сборника, публикуемого честными писателями нашей страны, не позволяют воспроизвести речь, в которой руководитель Ассоциации сеньор Хизлено Аггирре зачитал последний, полный страсти дневник советского писателя Петрова , павшего на легендарных улицах Севастополя.
Страницы этой книги, открывающейся нашей клятвой, имеют для нас непреходящее значение, они – наша глубокая вера в окончательную победу советского, а с ним и всех народов мира. Мы понимаем, что наши чувства превышают наши возможности, но мы всё же попытались выразить глубокую свою солидарность, свое восхищение подвигом, не имеющим себе равных в истории. Севастополь не прошёл бесследно для анналов нашей поэзии. Севастополь – это еще одна битва за мир, за всеобщую культуру, за достоинство человека, битва, в которой мы, вместе со всей демократией мира, непреклонны.


            ~ ~ ~

   ЗАЩИТНИКИ СЕВАСТОПОЛЯ

Как проломы во тьме, в толще ужаса,
простираются их тела.
Ни одна ваша смерть не напрасна,
потому что не умер свет.

Ничего, вам клянусь, не напрасно.
Пламя гнева, кипевшее в нас,
вихрем огненным вырвалось в небо
наши головы осветив.

Это огненный столп, знаменье.
И под ним, в человечьих сердцах,
как костры, занимается жажда -
жажда подвига и высоты.

Я проплакала ночь. Я словно
потеряла в рыданьях себя,
вот мой голос, чужой мой голос -
я сижу от него в стороне.

Что с их кровью? Ушла она в воздух?..

...Я вдохну его, ощутив,
как растет во мне песня - из тех, что
запевают запекшимся ртом.

            София Айджарелло

            ~ ~ ~

   ЕВАСТОПОЛЬ СОПРОТИВЛЯЕТСЯ

Нет, не погибли чудо-матросы
Севастополя.
Севастополь сопротивляется
каждым рабочим,
каждой душою,
вставшей под солнцем.

Нет, не погибли дивные матери
Севастополя.
Севастополь сопротивляется -
жаждою жизни,
голосом жизни,
голосом моря.

Севастополь снова поднимется
   – слушайте, слушайте!-
Моряки воскреснут и матери,
и все небеса захотят называться
севастопольским небом под солнцем.

Нет, не погибли парни, мальчишки
из Севастополя.
Севастополь сопротивляется -
каждым багряным
знаменем веры
и Революции.

Нет, не погибли гордые труженики
Севастополя.
Севастополь сопротивляется -
духом бесстрашным,
честью высокой,
совестью мира.

Севастополь снова поднимется - слушайте, слушайте!

И воскреснут невесты и дети,
и все песни земли захотят называться
севастопольской песней
Революции.

И мы снова увидим чудо-матросов,
вставших в небе как мачты,
и матерей - на рассвете
благословляющих землю...

ЭТО БУДЕТ,ТОВАРИЩ!

         Альберто Сориано Тебас


            ~ ~ ~

         НЕОБХОДИМЫЕ СЛОВА

Она так неотложна сейчас, единящая нас скорбь,
что мы не можем, нам некогда взвешивать каждый
стих, говоря: "Любим!", крича: "Каины, ненавидим!"

Простите меня, я из молчаливых. Из тех, кто
терпелив, с кем можно сыграть злую шутку. Каждый
день я читаю газеты с их ужасами, и каждый день
буквы страха отступают, а человек слагает новый
алфавит.

Все мы - очень разные - равно страдаем. Страдаем,
неустанно ждем. Выслеживаем Надежду,
верим в Чудо.

Простите мне эти слова, ведь говорю я от своего
только имени, когда говорю: я, один из терпеливых,
я,не помещающийся больше в самом себе, я ушел,
я ушел туда, где мы умираем.

"Все колокола звонят по нам".

Каждая пуля нас убивает.Когда побеждена Испания - мы умираем.
Когда побеждена Франция – мы умираем.
Когда Россия борется - мы тоже умираем,но совсем по-иному.

Конечно же по-иному, и я знаю теперь, как об этом сказать.

Все неправдоподобно, и Ад показывает нам свои пейзажи.

И только Ты, бессмертная Богоматерь Россия
– мы знаем это, мы знаем это отныне и вовеки веков –
только Ты с твоим гуманным народом охраняешь Рай,
окруженный огнями преступлений.

И не только Смерть - есть уже и Надежда.
Не одни Злодеяния - но и Честь.

Город не побежден, покуда не побежден Человек -
хоть бы и погибший.

Севастополь, твои герои не пали: ведь если смерть
уносит жизнь,то героизм прибавляет жажды - жить.

У меня только - любовь и слёзы на глазах. П
плачущее мужество
и плачущая кровь. Немногое сделаешь с этим.

Я только немного поэт. И мне стыдно.

Но знайте: я умираю там, где умирают,гоня страх,люди,
где заново пишут: НАДЕЖДА.

            Энрике Лентини

            ~ ~ ~

         САЛЮТУЕМ ТЕБЕ, СЕВАСТОПОЛЬ!

Полная крови стремящейся речка Чёрная,бухта,
Севастополь, и вдоль побережья, посередине
каменной этой дуги - хлеб и жилища, и сны...
В детстве таким ты привиделся мне: три легенды -
Александровский равелин, Николаевский, и могучий
форт Константиновский. Там же, вдали бастионов,
на Корабельной мне вдруг попалось однажды
дикого тура плечо или римского легионера,
цепью прикованного к мрамору крымских камней.
Виделось мне на закате: рои золотые
пчел тяжело пролетали в белом деревьев две тени,
древних мечетей разрушенных сияли главы огневые,
грустный караваньеро - погонщик верблюдов горбатых
шел, мед и зерно в Азию сопровождая,
или крестьяне твои, Севастополь, по трактам
шкуры овечьи
туркам везли, Византии и Трапезунду,
фрукты и пряности, и табаки получая от них.

Ты, Севастополь, передавал мне эллинов судьбы,
тысячу тысяч событий. Но вдруг моя память
разом, как цепь, разрывалась: дикие гунны,
руша, рубя и сжигая, влетали со свистом,
жизнь человека и сон миндаля разрушая,
как и сегодня, сто веков счастья своё созидавший,
вновь погибал на твоей, Севастополь, земле.

Вечный твой друг, стою над руинами в горе:
вижу Малахов Курган, вижу следы обороны.
Твой Горчаков и твои канониры меня восхищают,
жизни, убитые смертью, меня повергают в смятенье.

Вижу: над старыми прахами, над пепелищем
дым, как послание бедствия, тихо восходит
к небу - вчера как сегодня, сегодня опять как вчера.

Но из обугленных зданий, из пыли - красноголовый,
вижу: цветок подымается, непререкаем,
снова античные профили в горьких чертах оживают,
а в деревянных давильнях благостно дышат
знойный напиток, и новые пчелы освобождают
от золотого нектара брюшки золотые,
и одеваясь в каракуль и звонкую бронзу литую,
жизнь воскресает, Севастополь бессмертный, в тебе.

А потом... Что случилось с тобою потом, Севастополь?
Память мне изменяет и разум не служит мне больше,
и слова, в печали произносимые, онемевают,
боль - моя речь, неутолимая ночью и днем.
Ни восклицания здесь не уместны, ни изыски капризов,
вязью затейливой озвученных, ни ужасов сцены
не воспоют твоей славы - ни острые камни,
сердце скребущие скорбью, ни ветром приморским
семя кругом разносимое, даже ни жизнь,
что отдаю я тебе,-
мне не пригодны для подобающей песни.

Ни даже смерть.

Корни земные, почву покинув, взлетают, как птицы,
в небо, и пролиты жизни, и похоронены чрева
женщин прекрасных, потоптаны злаки, изгнаны луны,
мир между жизнью и смертью качается страшно,
гнутся клинки, падают птахи, как Божия кара,
лошади ржут очумело, себя же не узнавая,
пепел покрыл преступленья, шепчутся ружья,
в грозных развалинах должную месть замышляя.

В зорях вечерних предательства подстерегают
тех, кто умершим хлебом ночь укрепляет во тьме,
привязь перегрызая, воют под небом собаки,
дети, игру разрушенья не постигая и смерти,
уст не закрыв, умирают, игру не прервав.

О, дети! Как одиноки вы, как вы не плачете больше!
О, мой не лающий пес, как ты печально застыл!
О, кровь моя, не текущая больше по венам болящим!
О, боль моя - страсть убивать и погибать без причин!
Не говорите мне, что не говорю я, что я им
не говорю, что я чувствую всех их - и только
так убеждаюсь, что жив.
Но поднимается день - этот день будет Праздником
Он будет таким, как извечно тобою и мною задуман,
он будет моею судьбой, твоею судьбой и победой
общей, и только такие будут у песни слова:

САЛЮТУЕМ ТЕБЕ, СЕВАСТОПОЛЬ!

            Хесуальдо

         ~ ~ ~

   ПАДЕНИЕ СЕВАСТОПОЛЯ

Небо покрылось клубами дыма.
Содрогнулась земля
Севастополя.
Надвигается неотвратимо махина,
и люди, рубаху рванув на груди,
отдают свои жизни
в бою.

Надвигается, давит махина.
Надвигается грязное варварство,
надругавшись над красной звездой
и небо русское закоптив.
Севастополь теряет силы.
И раскалываются утесы,
и горячая кровь бежит
по алым знаменам России.

О, красная кровь героев!
Погребальный багровый закат
над Крымом...

Пал Севастополь...

Но люди еще сражаются.
О, гордое сердцебиенье
пламенеющих стягов свободы!

О, планеты ослепшей крик!

Севастополь - павшая крепость.
Севастополь - стена-скала.

И безумные волны моря
окрашены красной кровью героев.
Севастополь – павшая крепость...

Он поднимется - Севастополь,
он поднимется,
оковы разбив.
Он поднимется с гордым кличем,
и его
вся вселенная сердцем услышит...

СЕВАСТОПОЛЬ - стена-скала!

            М. Хорхе Нието

            ~ ~ ~

         СЕВАСТОПОЛЬ СТОИТ

Севастополь стоит.
Нет ни дней, ни ночей -
время окаменело.
Ни напрасного стука часов,
ни вечерних уличных фонарей,
ни цветов,
ни надежд.

Севастополь стоит.

Сколько суток прошло...

И какой еще Бог, высунувшись из иконы
      на закоптелой стене,
мог бы их сосчитать -
час за часом, которых не существует?

Севастополь стоит.

Через Купянск проходят варвары
(ах, надрывный вопль телеграмм!),
шеренги безмозглых роботов
наступают, сжигая хлеба.

В Курске, в Курске варвары!
Незрячие и червивые, как мертвецы,
они шагают под страхом кнута -
все вокруг умертвляя вслепую.

Из мрака средневековья
выходит эта махина,
засучив лохмотья, толкает ее
сам дьявол своею рукой.

Приближается сатана! Приближаются варвары!

Воскресают, трубят трубадуры,
обветшалые, похороненные
возле своих лошадей.

Воскресают
старые песнопевцы
с дорог языка Ок,
из праха дорог Ронсеваля.

Воскресают те,
кто восславил
Фридриха Барбароссу -
его бороду и дела.

Ах! Они смотрят!
Они смотрят, старцы:

Севастополь стоит!

Воздымаются жаркие возгласы, цепляющиеся
за небо,
а переплетенные вены - живая стена
цепко пускает корни.
Стены падают под продырявленным небом
Но стена переплетённых вен -
укоренившись, стоит.

Птицы и яблони умирают в дыму,
но живуча -
стена корней.

Старые, как проржавевшие цепи, слова
падают, обезглавленные -
а стена жива,
истина жива
среди руин и пожарищ.

Не время плакать, не время стонать,
не время слушать юдольный
глас икон.
Время - встать во весь рост,
Севастополь!

Город - печь, ждущая хлеба.
Жатва - всюду уже началась.
Под Воронежем поезд - вверх тормашками...

Севастополь стоит.

И мы, люди нового мира,
мы стоим - как Мадрид, и как Лондон,
и как Севастополь
мы стоим -
как стена из переплетенных вен,
стоим - не сгибаясь,
до тех пор, покуда не станет вокруг
все - кустящимся злаком и клевером нежным,
и надежным жилищем, умиротворенной рекой.

В этот день
станет море - дорогой,
а земля - полная щедрых колосьев ладонь.

            Сельва Маркес

            ~ ~ ~

      СЕВАСТОПОЛЬ В ОГНЕ

Севастополь в руинах.
Севастополь в огне.
Факел подвига
над ненастьем Черного моря,
в горных тучах... Факел,
обращенный к народам мира,
призывающий на решительный бой
с Гидрой,
с Моторизованной Бестией
новейшего катаклизма,
с порождением Плутократии,
любовницей Деспотов,
Плутов и Мясников!
Из дымных руин
Севастополя воздымается
- языками света - призыв
против трусов и перебежчиков
всех широт,
прячущихся в норах
- в час сей великий -
свой драгоценный живот,
либо тихо прилипших
ко дну корабля "Нейтралитета",
выжидая
просветления горизонтов
и тишайшего штиля...

Севастополь, гигантское
кладбище для германских орд,-
свидетель того, как бьются
дружины пролетариата,
защищая достоинство человечества

от профессионалов-убийц
и маньяков-мегаломанов,
проституирующих Разум
и ни во что
не ставящих судьбы народов;
на каждом шагу
несут они смерть "стадам", разрушая вокруг
все, что создано человеком
высокого, чистого...

Люди! Люди всех стран,
сыновья всех родин,
даже тех, что лежат вдалеке от боев:
к битве готовьтесь!
Ваше оружие с ненавистью соедините –
во имя свободы людей!
Близок день
сотрясения недр Истории, день
Нового Мира - справедливости, равенства.
Мира
без рабов и кнутов,
без сатрапов и паразитов.
Близок день,
когда на развалинах
одряхлевших режимов
поднимется
счастливое общество
истинной демократии
без господ
и привилегированных классов,
общество, о котором
думал Карл Маркс, и которое
создал Ленин
на земле Пушкина,
на земле, преображенной светлой улыбкой –
братской улыбкой товарища Сталина!
За нашу свободу,
за мир этот без каст,
эксплуататоров и илотов,
Пантагрюэлей и парий –
в руинах,
Севастополь - раскаленные угли...

Севастополь, жертвенный город,
встанет мстителем,
а не жертвой.

Уже собираются
силы всех демократий,
и буксовать начинает
чудовищная махина,
запущенная
атакующим империализмом -
сконструированная Адольфом Гитлером.

Пангерманский Молох -
Людоед уже выплюнул зубы.
Над чумной головой фашизма навис
трехпудовый кулак.
Блекнет свастика, никнет к земле
знамя Нового Гунна.
Салютую тебе,
Севастополь, заповедная площадь
эпопеи прекрасной,
демонстрирующей векам,
как умирать,
как мстить,
защищая
все, что создано мирным народом,
как творить новый мир -
без магнатов и парий!

И - подняв кулак - воспеваю тебя
голосом моей надежды,
Севастополь, Рабочая Троя...
Севастополь,
скоро месть восторжествует твоя!

            Марио Кастельянос

            ~ ~ ~

      ОДА СЕВАСТОПОЛЮ

Никто не знает о слезах горячих.
Никто не слышал
стонов их и криков.
Никто не звал на помощь
и не плакал.
Никто не бедствовал.
Никто не умирал.
Не приближались чудища. И кровь
в них не текла чудовищная, с грязью
и тайною порочностью, та кровь,
что на себя в потемках надевает
резиновую маску -
человека.

Та кровь, что не свернулась, не застыла,
как липкая смола, пока грязнила
твои дороги, нивы и посевы,
и солнечные песни,
Севастополь!
Никто не видел, как горели воды
и суша, словно магмой, набухала,
и пламенел, в дыму сияя, взор
защитников твоих, в ночи кромешной
прозревших для тебя весенний свет,
в котором расцветешь - Цветок Вселенной!

Уже дрожат чудовища, страшась
цветов твоих,
рассвета
и деревьев -
там в каждый скверик, в каждую скалу
вросли, пустили корни
партизаны.

Полей пшеничных страшные костры
и языки огня
из мглы жилищ,
о, Севастополь, весь горящий мир
в твоих глазах стоит -
а ты не плачешь!
Ты слышишь, как крещенные огнем
и гневом дней помазанные люди
спешат к тебе -
защитники твои...

Они уже на марше, Севастополь!

            Отто Бенитес

         ~ ~ ~

      АЗЫ СЕВАСТОПОЛЯ

– Смуглолицая, ты не плачь,
ты глаза свои побереги
для меня, сядем рядом с тобой
мы на шатких этих мостках,
ты мне руку свою подашь
и послушаешь повесть мою
удивительную, как сказка.
Эта повесть, подобная сказке -
про один невиданный, дальний
город вольных людей - Севастополь.
Белый город - как верхняя палуба
высоко над морем стоял,
а в порту корабли качались,
и покачивались под солнцем
коренастые их владельцы -
белочубые моряки.

– Смуглолицый мой, я не верю
этой повести, странной как сказка!
Разве так на свете бывает,
чтоб моряк владел кораблем?
Кораблем - владеет богач.
А богач - не выходит в море,
и не знает сердце его,
как волна зелена, солона!
Нет, я в повесть твою не поверю.

– Смуглолицая, ты не плачь,
ты глаза свои побереги
для меня... В той далекой стране
владеют рабочие - фабрикой,
владеют пшеницей - крестьяне.

Там трудящимся принадлежат
все богатства, поэзия - тоже.
Сказка? Да, но правдива она.

– Смуглолицый мой, сказочник-выдумщик,
где ж она, это чудо-страна,
эта лучшая в мире страна?
На каком корабле плывут к ней,
по каким небесам летят
и с какого перрона поезд
отправляется в эту страну?
Отвези меня в сказочный край тот,
где хозяин жизни - народ!

– Смуглолицая, ты не плачь,
ты глаза свои побереги...
Будет день - нас туда увезет
белокрылый корабль "Революция"
по морям твоих слёз, по морям
неизбывных страданий.
Я тебя увезу, заберу
на просторные земли России,
про которую знают на свете
все народы, весь люд трудовой -
это сказочная земля!

– Смуглолицый, что ж там за земли
всех людей трудовых, всех народов?
Что за сказочный это корабль
под названием "Революция"?
Из какого он порта уйдет?

Я бы в трюме плыть согласилась
через море на том корабле,
я б на палубе спать примостилась,
уплывая к той дальней земле!

– Смуглолицая, ты не плачь,
мы поехать туда не можем,
в эти земли убийцы пришли,
нацисты в мундирах кровавых.
Преступлений против рабочих,
преступлений против матросов,
преступлений против землепашцев -
в страшной сказке таких не найти!

– Смуглолицый мой, повесть ужасна,
а ведь как начиналась она...
В белый город ворвались убийцы,
попирая законы и право -
в белый город, принадлежащий
стану вольных и славных людей!
Ах, мой друг, твоя повесть ужасна -
про убийства, про диких зверей!

– Смуглолицая, ты не плачь,
моя повесть и вправду ужасна!
Нет там больше заводов - руины,
нет там больше полей - дым и пепел,
нет моряков - могилы.
Я тебе поведаю тайну,
что страшней всякой страшной сказки:
море умерло там, от горя
и от скорби совсем почернев.

– Смуглолицый, страшная повесть
убивает меня, пожалей,
не говори мне, что больше
нет у рабочих - фабрик,
нет у крестьян полей,
у моряков - кораблей.

Ты скажи, что придет расплата -
и разбойникам не уйти
от ответа, как этих чудовищ
называть еще можно людьми?

– Смуглолицая, ты не плачь,
я не всю сказал тебе правду.
В этом городе белом, приморском,
называемом Севастополь -
не смогут нацисты жить.

Они убивают цветы,
они убивают женщин
они хлеб убивают и песню,
и детей, и радость, и стих -
но есть кое-что на свете,
чего им не истребить:

NАО МОRRЕ О АМОR -
ЛЮБОВЬ НИКТО НЕ УБЬЁТ!

NЕМ МОRRE А REVOLUSIAO! –
РЕВОЛЮЦИЯ НЕ УМРЁТ!

– Смуглолицый мой, мой хороший,
твой рассказ не о смерти - о жизни!
Если знаешь - поведай мне,
что случилось с теми, кто смерти
не поддался, кто ныне жив?

Где сегодня эти матросы
и рабочие, и крестьяне,
кто разбойным ордам и смерти
не поддался и ныне жив?
Снова ль город они поднимут
из развалин, собравшись вместе?
Мне не верится в это, друг!

– Смуглолицая, ты не веришь.
Те, кто жив, не покинули город -
свой разрушенный Севастополь
защищают они по сей день.
Эта повесть - поистине сказка,
я тебе ее доскажу.

Там рабочие и солдаты,
моряки и крестьяне - ныне
партизанами стали. Город
партизаном стал, чтоб однажды
вновь свободным восстать из руин.
Смуглолицая, ты не плачь,
ты глаза свои побереги
для меня...

– Я больше не плачу,
для тебя глаза берегу.
Мне добудь, смуглолицый, винтовку,
я хочу, я уже партизанка,
вот, подруга твоя уплывает
на большом корабле "Революция"
вдаль – бандитов уничтожать,
белый город освобождать,
называемый – Севастополь!

            Жоржи Амаду

            ~ ~ ~

   ПОГИБШЕМУ СОВЕТСКОМУ ВОИНУ

Друг мой, легкая флейта была у меня.

Друг мой, легкая флейта была у меня,
и знакомо ей было журчанье ручья
под нависшими ивами,
напевавшего песню полям и хлебам
горловым и струящимся голосом.
И знакомы ей были - осенний пейзаж,
весь раскрашенный грустною ржавчиной,
и большие плоды, что дарили себя
душе бродячего ветра.
И любил я зеленых ростков малышню,
и любил подвенечный наряд на ветвях,
на черешнях.

Друг мой, флейта моя в землю нынче ушла.

Друг мой, флейта моя в землю нынче ушла.
Это так, ощущаю я горестный вкус,
что всегда открывается в хлебе.
Это мужества вкус, что растет
в моей тесной груди.
Это чувство ведет меня ныне к тебе,
павший воин,
сохраняющий память о жизни.
Жизнь трепещет еще в тебе, неживом,
как платочек прощальный
на кромке залива, когда уже скрылся корабль.

Ты пойми. Когда из отверстой груди
пролетарская кровь
льется на пролетарскую землю -
какой в мире ручей может петь
песнь земли - на какой в этом мире земле?

И когда опрокинутый взрывом ребенок
прижимает игрушку к себе,
чтобы в смерти не быть одиноким -
какая на свете черешня
наденет наряд невинности?

Друг мой, завтрашний день - над миром встает,

Друг мой, завтрашний день - над миром встает,
мы придем, поклонимся тебе,
ощутив над могилой твоей,
как отсутствуешь ты среди нас - чтобы нас
отсутствие это твое
сопровождало всю жизнь.
Кто-то скажет, на твой контур пустой указав:
- Он живой. Пал Севастополь.
И старая женщина произнесет:
- Он умер, став к смерти лицом,
чтобы убить её - Смерть.

И единая песнь зазвучит - всех слившихся рек,
и наполнятся красным - все на свете знамена и флаги,
и мы песнь запоем, и ручей запоет,
и черешня наденет свой белый наряд
невинности,
и народы мира о твоей узнают судьбе.

            Леонидас Спатакис

            ~ ~ ~


            СЕВАСТОПОЛЬ

"Покрывало дыма легло на то, что
было прекрасным городом с белыми
домами и мраморными сооружениями,
на склоны Крымских гор”.

      (Из телеграммы в газетах за 29 июня)

Советский город,самый край страны.
К твоим холмам - как нож, неумолимо -
дым потянулся,и клубами дума
окрестности и высь осаждены.

Лавр дыма эфемерного - как сны.
Дым опадет - и месть неотвратима.
А твой венец бессмертен - мрамор Крыма!
И торжества залог - твои сыны.

Радиограммы. Рвущиеся мины.
Горячий день. Горячий Севастополь.
Последний из горящих сотен дней.

Дым. Мрамор. И - вечерние руины,
горящие, белы во тьме, как тополь...
Полночный Крым - как маскарад огней.

            Альваро Фигередо

            Пан-ди-Асу;кар(Уругвай).

            ~ ~ ~

            ПЛАМЕННЫЙ СПОР МЕЖДУ ОТЖИВШИМ И НАРОЖДАЮЩИМСЯ

ХРИСТОС: Не мир, но война пришла в мир, и я говорю вам: восстаньте и пойдем к земле обетованной, минуя незыблемое и мимолетное, ибо Сын Человеческий есть дорога и жизнь, и истина, и уповайте на сердце свое, да не смутится оно, не устрашится, и не смешивайте в пути плевелы с пшеницею, ни серебра травленного с золотом. Дорога не есть путь от возлежания к трапезе, и омовение рук не насытит. Минуйте ряды торговцев, избирая платье себе. Разум ваш прояснится, говорю вам, и познайте истину света и плоти. И утешьтесь трудом сеятеля и созидателя, и врага поразишь не в борении, но одолев смущение разума. Истинно говорю вам: не убий. Солома ничего не может против огня, и ты против воина. Обнаженным войди и выйди из битвы. Любить, умирать и убивать есть сладость и скорбь, достойная тени.

ТОЛСТОЙ: Мир и война, да, война и мир, и в каждой битве - кровь, пролитая в злобе, напрасна, и другая – благоуханная, пробуждающая жажду общности на границе постижения мира. И павший узнает, побеждает себя или же в нем снова оживает тоска по смертной оболочке. Суждения и концепции, навязанные нам, невнятно, и мы тоскуем о земном и о потустороннем, и ревность к дереву и к земле мучит умершее сердце. В тесных границах наших чувств и разумений нам не хватает истинного познания, но остается грусть, необоримое воспоминание, здесь - о потустороннем, как о земном.

СТАЛИН: - (из телеграммы, Петроград, 1919).
Верим в общность людей, в вечное человечество, уничтожившее смерть и страх существования, в новую землю шестого чувства, над которой вознесется мост, связавший Восток и Запад, и Полярную Звезду с Южным Крестом.
Ленин пришел, чтобы покончить с жестокостью сатрапов, разобщающих мир. Вставайте, пролетарии мира, вставайте, голодные сироты!

            Франсиско Альварес Алонсо

            ~ ~ ~

         ПРИВЕТ, СЕВАСТОПОЛЬ!

Привет вам отсюда, от всего моего громкого голоса
и сердца,
вам, дружественные моему сердцу сердца!

Отсюда, стойкие мои друзья,
от сердец друзей и от сердца вольного ветра!
Привет, Севастополь, привет тебе,
благородство и мужество,
привет твоему горящему, красному сердцу,
твоим защитникам, которых не одолеть
самой смерти.

Они, поэты нового дня, солдаты
пролетарской родины - хозяева своей судьбы.
Поэты они, да, поэты!
Поэзия - в крови у бессмертных героев,
народных героев.

Приветствуем вас
отсюда, от нашего голос подавшего сердца,
поэты, творцы поэзии крови и подвига
над Черным морем.
Привет, Севастополь!
Большая семья, чудесная
страна свободы,
пролетарский народ Советов, имеющий
таких сыновей!

Это его история.

Советское сердце -
единое сердце товарищей,
и ничего с ним не смогут поделать
убийцы –
ничего.

Советское сердце – это народ,
у которого есть капитан, и зовут его Сталин
ничего не поделать с ним!

Привет тебе, Севастополь,
город партизан.
Отсюда приветствуем мы тебя
от нашего ¬– голос подавшего сердца:
ПРИВЕТ!
            Фелипе Новоа (сын)

            ~ ~ ~

         ПРОРОЧЕСКАЯ ЛУНА
   (посвящается героям Севастополя)

Утопая всем телом в ночи, поднимаешь лицо
и глядишь, направляя лучи,
на вертящуюся, пролетающую внизу
нашу землю.
По земным пропыленным дорогам
призраки бродят, растут, вырастают,
доставая до гор твоих
белых - их кровью багря.
Притяженье и боль - полет над землей
замороженных лунных долин.
Колосья железные
на полях человеческих...
Озера, таящие тайну легенд,
и ожидающие цветов песни.
Зеленый
труп, похороненный в поле.
Он погиб на равнине, и в пространстве над ним
загорается Арка Ирис
между клубами дыма,
скрывающими созвездьями.
О Луна, сколько страшных трагедий
знают горы твои!
Толпы растут...
            Прогибается мост,
по которому
переходят к тебе мертвецы -
о Луна, их уже полпланеты!

Между жизнью и вечным сном
они тихо бредут,
не касаясь ногами почвы –
о Луна,
ты им сон ниспошли.
И сама, вся из камня, усни,
боль
отрогов твоих утоли.
Как сомкнуть тебе веки? -
покой
на твое не сойдет лицо,
все глядишь ты вниз
и глядишь,
и от ужаса окаменев,
отчужденно идешь по волнам,
как сомнамбула.

О Луна,
возвести нам пророчество,
твой холодный и бледный лоб –
лоб профета.
О пророчество лунных садов -
лучекрылые голубицы
с Ветвью Мира священною в клюве!
О Луна,
твои мертвецы -
искупители здешних сирот,
очагов разоренных,
руин,
пепелищ
и смертей пароходных.

Ты как Пифия нам предскажи
тишину и покой, и на землю
опусти нам посланья свои -
ясный свет белых ирисов, лилий.

Чудовища Ада идут по земле
и кривыми когтями
роют рвы для озер полных крови,
для бездонных морей слёз.
Тучи, кровью набухнув, летят.
- Искупления! - звёзды звенят.
- Искупления! - розы кричат.
- Искупления! – ветвью скрипит
Опалённое Дерево Мира.
-Искупления! – Солнце вопит
на своём языке огненосном.

            Мария Елена Муньос


            ~ ~ ~

      НАБЕРЕЖНАЯ НАДЕЖДЫ И ВЕРЫ
      В ВОЗВРАЩЕНИЕ СЕВАСТОПОЛЯ

Ты пребывал в синеве, в механической тишине
с гудками, сиренами, улетевшими в небо,
и Чёрное Море, хладное, жестокое
и устрашающее -
было стальной твоей портупеей.
И вот - пробудилась твоя история
и твоя слава,
вновь зазвучавшая на новых гитарах
орудий твоих.
Твои славные камни,
твоя новая раса - народ с крепкой грудью,
выкованной в боях. Твой опыт
и жаркое сердце, способное снег растопить,
струящийся талой водой.
Свобода, как пар, над тобой беспрерывно восходит,
возносятся в небо
твой смех и твое презренье, презренье твое,
приводящее в ярость и бешенство
каналью - врага.
Твой смех и твое презренье возносятся в небо
как яркий фейерверк пуль - фестивальный салют!
Счастлив ты, Севастополь, непокоренный,
непорочный, хотя и униженный.
Ничего еще не означают разрушенные
твои жилища,
ни толпы варваров среди обгорелых домов,
ни царапины на твоей красоте
- о, город у Черного Моря! -
ничего еще не означает
это все для тех, кто любит тебя.

А кто на тебя посягает - тот себе же готовит
участь развалин, забвение и разор.
Счастлив ты, Севастополь, где русские
писали и пишут сегодня шрифт, образец
отваги, навеки тебя и живым
инкрустируя
в истории человечества -
чтобы никто никогда не забыл, что ты был
преткновением и западней
для разнузданных варваров.
Счастлив ты, Севастополь, вечный
штирборт,с которого поднимаемся мы
на мачту гордости над Россией -
над страной, полной мужества и чудес.
Два потока крови текут по твоим тротуарам,
не смешиваясь, врозь,
одна - запевая красным свои оптимизмом,
другая - быть кровью стыдясь.

            Альфредо Марио Феррейро

            ~ ~ ~

      КЛЯТВА СЕВАСТОПОЛЮ

Сто тысяч фашистов под солнцем гниют -
дай им, Севастополь, последний приют.

Гниют, словно выброшенные крабы -
но празднично сердце мое, как корабль.

Мне смерть ненавистна, мне равно горька
и птицы кончина, и гибель цветка.

А жизнь человека! Я славлю ее,
и каждая смерть его - горе мое.

Но грязных убийц неприглядный конец -
из праздников праздник для честных сердец!

Сто тысяч фашистов под солнцем гниют,
руины и пыль - их последний приют.

Там снова и снова герои встают,
там Завтра Америки нашей куют.

И пламенна наша мечта, и чиста:
всеобщее солнце - братства звезда!

            Хуан Сильва Вила


      ~ ~ ~

   СЕВАСТОПОЛЬ

1

Порочной душе Антихриста
Славянская жертва нужна.
И хищную лапу выпростав,
Ползет на Восток война.

Ждет бури Россия, как колос могучий
Под тучей.

Выходит из темного Ада
И сыплет свинцовым дождем
Злодейской машины громада.
И Запад уже побежден.

Кто бешенство их остановит?
Кто Варвару скажет: "Не сметь!"?
Кто снова в могилу загонит
Разгуливающую смерть?

Норвегия, Бельгия, Франция -
Грация и Красота.
Не выдержали их "Панцирей"
И дьявольского креста.

2

Огромные пасти разинув,
Идут людоеды, зверьё.
Но встала Матерь-Россия,
И новая раса её.

И мир, очумелый от горя и бед,
Увидел: застрял Людоед.

3

Стоит Людоед. Ни шагу.
Пылают и море и твердь,
но им, Тимошенко, отвагу
Балаклавы не одолеть.

Россия, ты - совесть эпохи.
Пусть Зверя крестит пулемет,
Пусть кровью краплёные ноги
Антихристу перебьет.

Пусть солнце с востока на запад
Взойдёт, напоив белизной
Поляны ромашковый запах
И небо над головой.

            Педро Леандро Ипуче

            ~ ~ ~

      СЕВАСТОПОЛЬ

Новый город, вошедший в драму
черной тени. Но луч из тьмы
вырвал будущее: кварталы
и людей твоих, и холмы.

Севастополь - колонна в небе.
Это подвиг у всех на виду.
Дым пожаров плывет горизонтом,
миру хищному гибель неся.

Твоя жертва - она как песня!
Окровавленный колос борьбы
прорастает в полях этой песни,
звонким отзвуком в душах людей.

Смерть и слава. Из этих смертей
встанет свет и дыхание жизни.
Из глубин горькой скорби твоей -
Новый день напивается соком.

Не умираешь.
Стоишь и молчишь.
И горишь, как маяк,
озаряя нам путь в темноте -
путь к новому миру.

Севастополь, в твоей надежде
возрождается к жизни Мадрид
Держишь чашу в ладонях -
полную слёз,
и горячих, горючих обид.

Но слава вовеки веков тебя ждет,
ты - бессмертен,
а смерть - эпизод.

Ты воскреснешь. Как раннее утро
засверкает твоя судьба,
и чело твое чудо-лучами
толщь безвидную насквозь пронзит.

В твоём сердце,
нежном как ягода
и пылающем как звезда,
разольется речным половодьем
не иссякнувшая мечта.

Край рабочих, дыхание воли...

Испытанья твои не пусты -
мир увидит, как, закаленный
Октябрем, гордо выстоял ты.

Твоих горестных ран коснется
милосердно, как нежность сама,
голубь мира с оливковой ветвью,
приложив к тебе оба крыла.

Город воинов, город-мститель,
из воронок твоих и руин
гневно вырвется смерч справедливый,
разметая врагов.

Ты - пример.
Ты - укор
для души, опочившей в дремоте.

Это было твоей судьбой -
все страдания мира
перелить, вобрать в свою кровь.

Ты - кара Господня,
что обрушится на убийц.

Ждём, когда под тягостной тенью,
не дающей подняться тебе,
шум весенних лесов вознесется
на холмах, просветленных зарей.

Ты поднимешься утром ранним-
это будет всемирный рассвет.
Гулкий колокол героизма
возвещает нам этот час...

И свободный, освобожденный,
руки к небу возденет мир.

            Хулио X. Касаль


      ~ ~ ~

   СЕВАСТОПОЛЬ

1
У самого синего моря,
над бездной Черного моря,
где шли внизу пароходы, -
стоял Севастополь. Туманны
сады и дома его были,
и дали - когда на рассвете,
на белые скалы поднявшись,
он красную зорю играл.
   ……………………………….

Сегодня пустынны, безлюдны
и башни, и бастионы,
и посвист ветров погребальных
над крепостью горькой стоит.

Но в небе, поверх разрушений,
над скорбью садов почерневших -
Надежды и Ожиданья
прозрачные башни встают.

Вы видите - это новый,
спасенный, освобожденный,
белеющий в сумраке город -
он подвигом ввысь вознесен.

Над каждым погибшим - башня!
Над каждой погибшей - башня!
И очи детей убитых
сквозь дым и сквозь расстоянья
сверлят, насквозь прожигают
убийцы далекую мать.

2
Пылает, горит Севастополь!
Пылая, стоит Севастополь!

Вы видите: дикие толпы,
рожденные сумраком моря,
выходят на берег - на пламя
бегут, как голодные псы.

Бегут и, песок разрывая,
"Победа!" - кричат - "Победа!",
ах, тысячи завтрашних трупов
в них победоносно кричат.

Пылает, горит Севастополь!
И полночь гремит барабаном -
то в город вошел, подымаясь,
разбойников черный прилив.

Пылая, стоит Севастополь!
Стоит на высокой надежде,
и смотрит, как толпы проходят
- как в гавань широкую - в смерть.

3
Безумные, дикие орды
французский Париж захватили.
Всю ночь танцевала Вена
свой грустный последний вальс.

Свою лебединую песню
пропела красавица - Прага,
и длинные стаи дыма
над Данией пронеслись.

Над Роттердамом - слёзы,
и над Брюсселем - слёзы,
и над Европой - слёзы
и сломленной шпаги клинок

Всё пало, рухнуло... Это
конец, окончание мира,
агония мира который
так долго предательски спал.
         - - -
Мы помним:Мадрид не сдался.
Мы знаем:не пал Севастополь.
Там кровь народа пылает
на красных его площадях.

Пылает, горит Севастополь!
Пылая, стоит Севастополь,
но с ним - его Серп и Молот,
и Жизнь, и Надежда его!

         Хувенал Ортис Саралеги


            ~ ~ ~

1
Свистящий свет, горячее пространство,
прибой, ревущий в бешенстве слепом,
и горсть живых, и толпы мертвых - рабство,
разящие сверкающим серпом.

Когда-нибудь там вместо рвов могильных
поднимается, как зелень, зона гимнов.

2
Твои знамена рваны, Севастополь,
в них - ветер хладный. Твой очаг погас.
Твой лик обезображен и истоптан,
в садах пора цветенья прервалась.

Но даже скорбь над мертвым георгином
к тебе вернется, город, гордым гимном.

3
Свистящее, сияющее имя.
Морской лоскут, синеющий сквозь дым.
С цветами и героями твоими
ты - Севастополь, ты - непобедим.

Твоим садам, холмам зеленоглавым,
твоей луне, твоим солдатам - слава!

4
Увиденная с запада, с востока ль,
горит, не гаснет красная звезда,
Он борется, он жив, он – Севастополь
и в этот знойный день, и - навсегда.

Суровый воин на скале стоит,
и глухо море Чёрное шумит.

            Хувеналь Ортис Саралеги

   ОКОНЧАНИЕ КНИГИ «ПЕСНИ СЕВАСТОПОЛЮ»

            ~ ~ ~

            ПРИЛОЖЕНИЯ

            Комментарии

            ~ ~ ~

      ДОЛГИЙ ПУТЬ НЕИЗДАННОЙ КНИГИ

            От переводчика

В толчее Союза писателей, в многоголосой сутолоке Дома литерато-ров мне так и не удалось спросить Амаду, верна ли моя догадка: поэма его "ABC de Sebastopol" – современный перифраз "Песни Песней", шедевра библейской и всей любовной лирики мира? "Черна я, – восклицает Суламифь, – но красива... Я смугла, ибо солнце опалило меня", – повторяет она. Юноша и девушка – двое влюбленных в поэме Амаду "ABC de Sebastopol" – именно так друг к другу и обращаются: "negro" и "negra", то есть "чёрный", ("смуглый") и "чёрная", ("смуглая"). Но и помимо этой, явной, кажется, детали весь диалог их, вся наивность чувств и суждений, звонкая чистота голоса – оттуда, из глубинных и всечеловеческих истоков культуры, из патриархального, почти идиллического сознания, не замутнённого попыткой постижением Тайны и релятивизмом. Тем страшнее на этом благоуханном, как поляна цветов, хотя и реминисцентном фоне поэмы, – тема, пейзажи и предметы, в ней явленные: орудия убийства, пожары, развалины и могилы...
Если поэму воспринимать в просторном контексте всемирной культуры, то она – не об одном Севастополе, даже не о целой стране, пусть и гигантской, но – о трагедии планеты и ее истории, о войне в былые времена неслыханной, ужасной самой по себе, а еще более – как свидетельство греховной мутации, необратимого, возможно, заболевания человечества.
Впрочем, это – прочтение поэмы совсем уже сегодняшнее, на исходе века и тысячелетия...
Тогда же, в июне 1942-го, цель была – конкретная и благородная. Севастополь, белый город-красавец у моря, город-воин, три недели как пал. Еще один проигранный бой с фашизмом, еще одна обгоревшая и рухнувшая надежда – после Мадрида и Испании, после отданной дикарям Германии и пущенной на портянки для гольштейнской солдатни французской и европейской культуры.

Вот почему строки, строфы и целые стихотворения "Cantos" читаются как заклинания: держись, Севастополь! держись, Россия! держись, белый свет!..
В самом деле, отступать было некуда, территориально – может быть еще Америка? Австралия? Антарктида?), но духовно... И потом, разве было западному тогдашнему миру известно толком про то, что на самом деле происходило в Советском Союзе, о котором честнейшие и изысканнейшие интеллектуалы на всех континентах говорили как о "совести эпохи",а народ, населяющий эту страну, называли свободным, "у которого есть капитан,и зовут его Сталин"? Конечно, не все соглашаясь с этой иллюзией: "брюзжал" Андре Жид, недоумевал Фейхтвангер,но вот авторы "Песен Севастополю" верили: "...только Ты, бессмертная Богомотерь Россия – мы знаем это отныне и вовеки веков – только Ты с твоим гуманным народом охраняешь Рай,окруженный огнями преступлений".
Антифашистское движение было,конечно, еще и романтикой – для многих. Генерал Лукач и Эрнст Тельман стояли в отраженном свете свободы где-то рядом с фигурами чуть ли не Гарибальди и вождей мексиканской революции... Марлен Дитрих, сочетая идеологию с ревю, изничтожала фашиствующего люмпена Мекки-Мессера. Хемингуэйевские герои,втихую плебействуя,заслушивались Эрнстом Бушем,а всемирно-усатый маршал Буденный выступал в марше братьев Покрасс как Посланник,явившийся покарать на земле вселенское зло.В этом эмоционально–философском, если можно так выразиться,ключе и следует понимать пафос,почти мистический,которым наполнены строфы молодых тогда еще авторов сборника. Неопровержимо – и никто не способен опровергнуть это – и другое, то объективное и достоверное, что осуществилось в истории и о чем пламенно и провидчески возвещали стихи: в огромной стране,на евразийских просторах захлебнётся своей же кровью фашизм.

            ~ ~ ~
"Cantos a Sebastopol" – яркий пример солидарности,но и в качестве книжного издания и единственного, возможно, в нашей стране экземпляра – явление и предмет удивительный,со своей историей и перипетиями. Изданная через 18 дней после падения города–крепости, она еще лет пятнадцать никому у нас не была известна,до описанного Феликсом Вулем эпизода, когда ее, подаренную в Монтевидео морякам флотилии "Слава",он нашел на безлюдной палубе флагмана,стоявшего в севастополь-ском доке.Сын крымского литератора,сам не чуждый, как это в юности случается, напевно–лирических проб (помню его стихи про девушку Марту),Феликс понял ценность своей находки и уже в 59–м опубликовал свои первые переводы,обратившись за помощью к испанистам на португальском написана только поэма Жоржи Амаду, которому Феликс тогда же и написал, и получил обрадованный ответ писателя).
Но – "Habent sua fata libelli",и вот книжка переходит ко мне на предмет, скажем так,профессиональных трудов.Ближе к концу шестидесятых я напечатал несколько своих переводов из нее в "Знамени",в "Литературной газете", "Комсомольской правде" и еще где-то.Книгой заинтересовались Лев Озеров,Николай Томашевский, Константин Симонов,предложивший издать ее на языке оригинала и рус-ском, с иллюстрациями,в альбомном формате. К сожалению,даже Симонову тогда "пробить" это издание не удалось,на первый героико-географический план уже выходила из тумана Малая Земля,хотя до одноименной книги весьма достославного "автора" еще далеко было.
С небольшой вступительной статьей в "Знамени" выступила участница самих севас-топольских событий прозаик Любовь Руднева.Любовь Саввишна так оценила факт публи- кации:«3 июля 1942 года, когда героические защитники Севастополя оставляли город, на берегу Атлантики, в Монтевидео,вышел сборник двадцати латиноамериканских поэ-тов «Песни Севастополю».Среди авторов мы находим имена Жоржи Амаду и Альваро Фигередо. Двадцать поэтов хотели своими стихами продлить подвиг сражавшегося с фашизмом Севастополя. Это был Реквием погибшим и пролог в будущее, суливший надежду.Он поистине эпически прозвучал на испанском и португальском языках.
Честь открытия этой книги советскому читателю принадлежит молодому поэту из Молдавии Льву Беринскому. Интерес к прогрессивной поэзии Испании и стран Латинской Америки помог ему разыскать уникальный сборник.«Песни» попали в Совет-ский Союз,проделав странствие,тоже по-своему необычное. Их подарил в знак дружбы кто-то из уругвайцев одному из моряков китобойной флотилии «Слава».
Лев Беринский работает над переводом всего сборника, посвященного Севастополю Он находит точное слово, переводя стихи, полные страстного гуманистического гражданского пафоса. Они и сегодня имеют действенное значение,потому что битва, которой аванпостами были то Мадрид,то Москва,то Севастополь – эта битва,в сущ-ности,продолжается».
            ~ ~ ~
Занявшись севастопольской темой,я обнаружил, что тема Обороны города-крепости (всего эпизод,разумеется,в масштабе второй мировой войны) – занимает немалое место в зарубежной поэзии тех дней, вероятно у авторов разных стран всплывала в памяти одна и та же ассоциация: Лев Толстой,"Севастопольские рассказы".Вот сонет, написанный тогда же кубинским поэтом Анхель Аухьером.

         СЕВАСТОПОЛЬ

Севастополь, легкий мотылёк
или обезумевшее пламя,
чайки в небе не найдут дорог
и ломают крылья над волнами.

Дым плывет поверх твоих тревог,
боль твою я достаю глазами,
чтобы расстоянья между нами
одолев,с тобою быть я мог.

На победном лезвии ветров
от Кавказа до полярных льдов
я твое дыханье ощущаю.

Слышу моря грозовой напев...
Но не город там горит – а гнев,
сумерки Вселенной освещая.
            Перевод мой,Л.Б.)

Глобальность казалось бы локального события в панораме всесветной войны – плод не просто поэтизации и гиперболизации подвига.
Севастополь воспринимался – и по справедливости – как наследник, некое продолжение истории древней Эллады,ее непреходящей культуры и демократических идей. Понт Евксинский – Чёрное море, Гомер, гекзаметры о Трое в ритме накаты-вающихся волн,тысячелетние мифы и грезы о Красоте, Любви и Героизме...
Историческая и культурологическая символика наполняют эти стихи,свидетельствуя о личностном вкладе их авторов – интеллигентов,эстетов,гуманистов старой,еще довоенной традиции.

            ~ ~ ~
В Москве,в Доме литераторов,старенький Жоржи Амаду,присевший напротив меня за обеденным столом рядом со старенькой se;ora Amado сразу – надо же! – вспомнил о "нашей" с ним переписке лет тридцать назад и тут же вызвался написать небольшое предисловие к предполагавшемуся в который раз изданию книжки и свое обещание спустя пару дней выполнил). Я не стал в суматошной ЦДЛовской обстановке разъяс-нять ему,что на письма отвечал он тогда,где-то в 60-м, вовсе не мне, а человеку, нашедшему книгу,– а какая, подумал я, разница?
Но ощутил укол совести,когда он,прощаясь уже в нашу последнюю встречу,сказал и погладил рукой мою руку:"Я рад,что мы все же встретились с вами на свете,старый друг".

"Старый друг"...
Впрочем, разве не так?
            Москва, 1990.

            ~ ~ ~

            ДОКУМЕНТАРИЙ

            ***

– Berinski, es Usted jud;o?
То есть еврей ли я. С таким вдруг вопросом обращается ко мне собеседник. Мы сидим втроем, с сеньорой Амаду, за столом, и я,не зная португальского,уточняю с ними через испанский смысл некоторых фразеологизмов, которых в его поэме не понял или не нашел в увесистом португальско-русском словаре.
– No tiene… всплескивает руками дама – no tiene importancia!
Не имеет, то есть,значения…
Оба они тогда,в году, помнится,89-м,были уже людьми пожилыми, и в последний раз решили,видимо, побывать в Москве, где прежде бывали многократно.

А в начале 91-го я покинул Россию,с Амаду и женой его,писательницей Зелией Гаттаи потерял всякий контакт.

P.S.
Его давний вопрос,несколько смутивший меня своей тогда своей неуместностью, нашел свое объяснение несколькими годами позже,когда на неком международном фестивале молодой литератор из Латинской Америки в каком-то контексте между прочим упомянул romancero Jorge Amado,знаменитого на весь мир judio. Да, из маранов…
            ~ ~ ~

            ИЗ МЕМУАРОВ ФЕЛИКСА ВУЛЯ

Mне вceгда везло на книги и на людей. В послевоенные годы, толкаясь на севастопольской барахолке,я за три сигареты по нынешним ценам стал владельцем старинного фолианта «О ДРЕВНОСТЯХ ЮЖНОГО БЕРЕГА КРЫМА И ГОРЪ ТАВРИЧЕСКИХ».

В 1955-м – на пустующем флагмане китобойной флотилии «Слава» (он стоял в доке на нашем севастопольском заводе) мы с братом обнаружили в куче мусора две ценные вещи: в цветных вензелях корешки от заморской чековой книжки и какую-то брошюрку в красной обложке с фотографией, которая примагничивала взгляд. Через пару лет, когда я был уже студентом,эта книга стала для меня настольной…

Первой переведена была дарственная надпись:«Товарищам со «Славы», с открытым сердцем. Хектор, Сельма и Граселита Пагола. Монтевидео. 20 апреля 1955».

Прикосновение к чужим словам, складывавшимися в музыку,образы,мысли, надежды и слёзы, и любовь, не давали спать по ночам…
Перевод поэмы Жоржи Амаду «Азы Севастополя» «ABC de Sebastopol”), опубликован-ный в ялтинской «Курортной газете»,я послал автору. Он отвечал: «Я доволен… рус-ские узнают об этой поэме…».
Переводы продолжил Лев Беринский.Собственно, заново начал и кончил. Это было правильно.
Нас несколько раз обманывали,но переводы похваливали,обещали, обнадеживали, забывали.Что-то печатали. К.М. Симонов дал дельный совет соединить стихи с графи-кой.
Теперь сборник выходит в свет – таким, как тогда,в сорок вытором. Его встре-чает новое время,новые люди.
И только человеческие чувства никогда не бывают старыми.

      Феликс Вуль,Кандидат медицинских наук,Член Союза журналистов Украины.
            Дата (нрзб)

            ~ ~ ~

            Последняя записка от Феликса Вуля

(Bremen, 28.08.01.)
Лев!
Выполняю твой приказ – извини,с задержкой по совершенно техническим причинам.
Копий писем Амаду, к сожалению,не нашёл: возможно,в Донецке.
Я живу так и сяк,чего и тебе желаю.Пописываю,почитываю, потихонечку болею.
Укорачиваюсь…
Был на Украине месяц – живут умно, но бедно.Дети мои разлетаются в разные страны.

От Люси четыре поцелуя.
            TEMPYou're F.

            ~ ~ ~

            ПРИМЕЧАНИЯ

К названию книги:
В испанском языке слово «кантос» может означать,в зависимости от контекста, и песни, и песнопения,и – терминологически, как в латинком, да и русском языке – Песнь,если содержание текста пафосное или историческое. Пример тому «Песнь о вещем Олеге» А.С. Пушкина. «Песнь Песней» - ”Canticum Canticorum” – так назван в латинском Ветхом Завете величайший гимн любви, «Шир hаширим» на древнееврейском, о котором мудрейший рабби Акива сказал когда-то,что «Все книги пророков – святыня, а Песнь песней Соломона – Святая Святых».
В нашем случае это,пожалуй, по жанру - Державенские оды.
            * * *
К личности Любови Саввишны Рудневой Фейгельман:
Публикация:Знамя № 2,1968. ПОЭТЫ ЛАТИНСКОЙ АМЕРИКИ – РУССКОМУ ГОРОДУ-ГЕРОЮ.
Альберто СОРИАНО ТЕБАС,Альваро ФИГЕРЕДО, М.Хорхе НИЕТО.Перевод с испанского
Л. Беринского. Предисловие Л.Рудневой.

            * * *
“Ее звали Любовь Саввишна Фейгельман. Она единственная писательница,жизнью и творчеством связанная с морем,с нашим флотом.Участвовала в освобождении Крыма и Севастополя весной 44-го года.В роли лектора Главного политуправления ВМФ нахо-дилась на действующих кораблях Северного флота,проделала путь от Полярного до Киркенеса в Северной Норвегии. Ее своеобразной музой стала,по ее признанию, Бри-гада траления Дунайской военной флотилии”. (Из документов.) Она и сама в моло-дости была музой поэта -(См. стихотворение Ярослава Смелякова «Любка»).



            lev Berinsky
            “Songs to Sevastopol”
            Self Publishing
            Akko,Israel,2021