От Ай-Тодора до Мартьяна мерцает Ялтинский залив,
гора Ай-Петри в море неба, что тот мифический Парнас.
Мы так привыкли к этим видам, что зенки хересом залив,
мы красоты не замечаем, она обыденна для нас.
Ах, пелена спадёт хмельная с очей, с очнувшейся души,
и красота возникнет сразу, как из бутылки древней джинн:
у сараюхи кипарисы, как острые карандаши,
рисуют на холсте заката эскизы будущих картин.
Сверкает звёзд полночный бисер в бездонной выси до зари,
блестит над горной кромкой месяц, он тонок, как восточный нож,
и что ты о красотах мира сегодня мне ни говори,
я не поверю, что есть краше, хоть чувствую, что ты не лжёшь.
А на рассвете пара чаек парит над бухтой в синеве,
и Ялта празднично сияет, как предопределил Творец,
и если пристально вглядеться, то в жизненной моей канве
Южнобережье красной нитью проходит из конца в конец.
И я, причастный к южной школе, открою чистую тетрадь,
чтоб записать ритмичным ладом всё, что сбылось из вещих снов,
и рифмы налетят, как пчёлы, их, звонких, целая тут рать,
чтобы в цветах стихов купаться и опылять пыльцою слов.
Красивости в строке излишни, мне как-то говорил зоил,
и я подумал малодушно в момент той речи, что он прав:
он всё-таки потом признался, что и его я поразил
обилием реалий крымских, феноменом их обозвав.
Ах, ни за что не отрекусь я от тем, подвластных мне давно,
в фаворе я у местной Музы, о, как сиятельна, умна:
такой прозрачности водица, что видно галечное дно,
и, как стеклянные, креветки по дну гуляют дотемна…