Жизнь дала трещину и вытекает сквозь неё быстрой рекой. В потоке дней и лет уносятся прочь не всегда оправданные и обоснованные надежды и мечты, а промахи и неудачи, по своей специфике и консистенции опускаются на дно, чем заметно замедляют от себя освобождение. Суетливое течение в волнующемся танце уносится вдаль и стремительно падает с высокого обрыва, незаметно прихватив с собой будущие начинания и достижения.
И вот уже ничего не осталось.
Лишь только трещина…
Ретроградная амнезия.
Ни день – ни ночь. Ни ясно – ни пасмурно.
Хлопотливо нависшее над головой небо, наделено своей хвалёной многокрасочностью исключительно с благодарения нашего, изобилующего фантазиями, воображения. Стоит ему оскудеть – небо сразу же обременяется карикатурной тематикой и обильно линяет дождями. Облезлые, полупьяные тучки – что бледные слепые скитальцы. Жестоко-деспотичный ветер гонит их с насиженных мест и разводит по разным дорогам небесной платформы. Такое небо само по себе слабый вдохновитель, блеклая муза. Оно, словно застиранное бельё, жутким пятном уродует великолепие природной зарисовки. Впечатление, довольно слабо задерживающееся в мозгу, недостойное внимания и напрочь лишённое какого-либо сожаления. Однако, более основательное психологическое проникновение в (на первый взгляд) невинный небесный образ, вносит в и без того зашкаливающие беспорядочностью мысли, непозволительный хаос и беспредел. Оплодотворённые антиэстетичным временем, они, тем не менее, как и всё вокруг, не лишены конкретных особенностей, главная из которых – обязательная содержательность, сопоставимая разве что с вечным сумбуром.
Это особенное чувство: ничего не ждать, ни на что не надеяться, ничего не хотеть. Может это приближение к нирване, которую так соблазнительно расписывает Будда? Не ждёшь, значит не испытываешь разочарования, не надеешься, не мечтаешь – аналогично. Достижение нирваны дарует освобождение от бесконечного цикла перерождений. Человеку свойственно связывать между собою события. Я не из таких, и если и прибегала к такому, то во времена крайне отдалённые. Но большинство остаются такими до конца, и как результат, таким как я, приходится мириться с их решением. А что ещё делать? Ненавижу мириться, но жизнь заставляет.
Борешься с жизнью в смертельной схватке, но силы отступают, и ты просишь – «пусти». Пустить, значит отпустить. Если жизнь отпустит то…
Азраил – ангел смерти, и цвет его световой энергии – жёлтый. Бледный, но жёлтый. Считается, что жёлтый цвет помогает при негативных психических состояниях. «Посмотри на Солнце», – говорит Азраил, и перерезает горло.
Азраила, как вестника смерти, признают ислам, сикхизм, некоторые еврейские традиции. В исламе он описывается как полностью покрытый глазами и языками демон. Уж больно он похож на популярного персонажа из моей действительности. В христианстве нет Ангела Смерти. Архангел Гавриил, (или Габриэль) упоминается как в христианстве так и в Талмуде, но он лишь иногда исполняет незавидную роль, и то является лишь умирающим праведникам. Говорят, он явился к Деве Марии и оповестил о скорой кончине. Вот только зачем ему нож в руках? Упоминается, что он идеально ровный, а вот насколько нож острый – ни слова. Если мне должны отсечь голову, милосерднее, коль нож с острым лезвием, иначе – это уже пытки. Нравится ли Гавриилу пытать? Он не человек, поэтому позволю предположить, что вряд ли.
А за грешниками приходит Самаэль.
Именем ангела смерти названа швейцарская рок-группа. Репертуар у неё, прямо скажем, демонический.
Наши поступки пропитаны субъективизмом. Возможно, это закономерность, вытекающая из природы вещей, а может, всё происходит под властью закона необходимости. Мы дышим, потому что, иначе нам не жить; любим непостоянной любовью, поскольку любовь на время не требует ни особого труда, ни, тем более ответственности; погружаемся в мир цветных грёз просто, потому что правдивое воссоздание и воспроизведение реальности быстро и болезненно просветляет сознание. Эмоциональное нагнетание вытекает из нас мутным потоком лжи, вульгарными проповедями и пустопорожними размышлениями. Оскотинившиеся, мы беспрепятственно катимся под откос, без сожаления лишаясь презумпции невиновности и внутренней чистоты. Вот только ликвидировать столь многозначащий урон нам уже не под силу. «Верный и благоразумный раб обстоятельств» – вот что наколото у нас на лбу. Татуировка, которую не вывести.
Если только обратиться за помощью к Богу. Господь не станет скупать сердца! В этом вопросе я не могу оставаться беспристрастной, ибо Душа противиться тому, как бессовестно расплодившаяся нечисть творит бесчинства именем Его. Сектанты считают своих «главарей» посланниками божьими, слушают их, раскрыв рты и внемлют каждому их слову. Этим, в частности, и объясняется количество одурманенных и обесчеловеченных существ на земле. Хозяин не барин, а Бог, как сказал - то и есть истина! Многие секты считают, что гомосексуальные отношения одного из супругов не повод для развода, поскольку зачатие невозможно. И совокупление с животным тоже простительно, ведь не родится же бараночеловек. Они утверждают, что их устами говорит Бог. Это преступление не только против Бога, но и человечества и всех представителей животного мира. Человек не понимает языка животных, и считает это своим достоинством, превосходством, позволяющим ему творить в отношении низших представителей своей категории всё, что взбредёт ему в голову. От других представителей животного мира нас отличает способность к мышлению, осуществлению свободного выбора, наличие моральных суждений и принципов, а также врождённое умение принимать ответственность за совершаемые поступки. Определённо, бараночеловек – это реальность, популировавший вид. А говорящий «устами Бога» управляет ими, как марионетками, и даже нити не нужны. Наше общество стало похоже на одну большую безнравственную секту. И нет смысла простирать руки в священном ужасе. Между прочим «Свидетели Иегова» считают, что тысяча девятьсот семьдесят пятый год является шеститысячным годом, а точнее шестым днём по календарю Господа. Выходит, тогда должен был произойти конец света. Правда, один из «главарей» секты считал, что конечное и начальное время отсчёта - год тысяча девятьсот семьдесят четвёртый .
Замечу, я не отношусь и к тем брезгливым субъектам, которые смирнехонько терпят посягательства на собственную правду и тайком питают грудь ненавистью. Злоба, обида – я отпускаю их на волю, тем самым не позволяя одержать над собой верх. Это неоспоримая аксиома: стоит впустить в себя хоть один негатив и, конец. Как в часовом механизме: одна деталь неминуемо приводит в движение другую. В результате можно завязнуть по самую макушку. Но реальность убеждает, что всего прощать нельзя, нужны серьезные перемены, сопровождающиеся(а как без этого) всплесками накаленных страстей и большими разногласиями. Строящий из себя верного и благоразумного раба действительно раб, но не своей страны и не своего народа. Больно, что у него много единомышленников, готовых не только лизать обувь врагов, но и омывать её кровью своих же детей.
На протяжении жизни, мне неоднократно пытались протиснуть сквозь мозговые извилины убеждение, будто жить выгоднее головой, а не амбициями, не чувствами и не сиюминутными порывами. Все эти составляющие сердца, впоследствии, негативно отражаются при формировании целостной натуры. Однако, затуманенная жаждой жизни как винными парами голова, приводит к тому, что мы заблуждаемся, натыкаемся на каньон непредвиденной неразрешимости и, в конечном счёте – разбиваемся, как старый ржавый аппарат. И когда кровь отовсюду – гибель уже неизбежна. Так который же из двух вариантов лучше?
Боль – это то, что мы ощущаем. Но осознаём ли? Что стоит считать болью, мелкие царапины, кровоточащие раны или же не проявляющиеся внешне разрывы в Душе?
Сердце болит. Как часто мы отсылаем к сердцу боль, оккупирующую нашу неплотскую составляющую, то бишь Душу. Душа, она сокрыта от нас не семью, а тысячью и тысячью замками, её не увидать, не осязать, не представить. Она – нечто непонятное и бескровное. Хотя, раз её никто не видел, то и утверждать нельзя.
Преодолев в себе дрожь восторга, во второстепенном, малозначительном ракурсе вижу в последнее время я жизнь. Насквозь пропитанная зловонным цинизмом, истекающая лицемерием, она как рвотная пилюля просится наружу, вкупе со всем содержимым. Царящие в среде законченных нигилистов моральная нечистоплотность и нравственное обезображивание, пожирают меня, как гангрена, гнойными язвами выступая в самых болезненных местах. И я согласна ампутироваться без остатка, лишь бы избавиться от развращающе-обезображивающего плена.
Чувства солидарности и сопереживания присущи исключительно человеку. Мы, сталкиваясь с болью близкого нам человека, буквально ощущаем её на своей шкуре. Но и эту боль причиняем мы. Причинение боли разделило людей на друзей и врагов. Как распознать? Враг часто «мягко стелет», а друг скажет всё в лицо и впадёт в немилость. Члены Общества с правом голоса в последнее время всё чаще молчат, объясняя это нежеланием способствовать появлению каких–либо оснований для конфликта и разделения. Друзья они или враги?
Человек возводит себя на трон эволюции, но если мы и можем позволить себе верховенство, то лишь в пищевой цепочке. Мы едим лишь…
Стоп! А что мы, современные представители человечества не едим? Лягушки, кальмары, осьминоги, черви, саранча, пауки …Только тараканы не украшают наше меню, хотя как знать, не ровен час и дуст и всякие там ликвидаторы насекомых заменит желудочный сок человека.
Абстрагируясь от токсической повседневности, я пытаюсь расчистить в своём сознании хоть уголок, и вдруг ощущаю, как оттекаю в безразличие. Я ощущаю в себе нечто мягкое и тёплое, ощущаю с такой ясностью, словно прощупываю его. И тогда наступает прозрение. Я понимаю, что это «нечто» больше не властно надо мной, его судорожная пульсация, прежде так часто приводящая в замешательство, отныне меня не касается. Это всего лишь отточенный стойкий механизм, выполняющий функцию двигателя. На мгновение, мне даже кажется, будто я способна управлять им, регулировать кровоотток. Что это, полуувядшая смазливость восприимчивости, или может, я умираю? Может это она, многократно приглашаемая мною на роль спасительницы мадам «берегись, я с косой» решила осчастливить меня своим незапланированным визитом? Неужели я исхлопотала-таки аудиенцию? Учитывая её своенравность и горделивость, не приходится рассчитывать на её своевременное пришествие и помощь в минуту необходимости. Она соизволяет являться только тогда, когда сама того пожелает. Можно без конца кидаться под колёса мчащегося, как на крыльях автомобиля, обжираться снотворной дурью, вешаться на собственной косе – все эти попытки заранее обречены на провал. Без её личного интереса и настроя встречи с огнедышащим ликом не предвидеться. Другое дело, если она проявит инициативу. При её содействии даже самый бодрый человек безапелляционно превращается в рухлядь, развалину.
Как бы там ни было, теперешнее моё состояние позволяет подозревать, что она, плутовка, где-то недалеко, прячется в кустах и гадает: «чёт – нечет». Я всеми нервными окончаниями чувствую, как она, словно крупногабаритный паучище плетёт паутину из моей, незаметно примазавшейся к остальным, жизни, целенаправленно вытягивая её из конечностей. Глаза наливаются свинцом, ресницы полностью захватывают веки. Думается, мы обе в выигрыше. Я торжественно восторгаюсь сознанием, что во мне отныне не будет места калечащей боли, всепожирающим переживаниям и опустошительному разочарованию. Они отпечатываются в моей душе, словно следы гусеничных танков в грязи. А ей… Ей, возможно, приятно от того, что очередным звеном в её бесконечной веренице будет не высохшая и не выжавшая из ума, неоднократно проштрафовавшаяся перед жизнью старушенция, с лицом, похожим на мятую бумагу, а в меру свежая, пусть и не особо пышущая здоровьем, полоумная особа.
Да, я смею предполагать, что это именно она, однако мне совсем не боязно. Я всегда подозревала, что при встрече с ней у меня не станут трястись коленки, и, тем не менее, я не ожидала, что всё окажется до обидного просто. Мне даже где-то приятно. Странная истома обильно растекается по всему обессилевшему, обмякшему телу, наполняя его, попеременно, то опьяняющим теплом, то торжествующим холодом. Мне кажется, во мне не осталось крови. Пока я боролось с жизнью, она незаметно вытекла. А, впрочем, на что она мне? Я и так прекрасно себя чувствую, точнее сказать, чувствую себя «никак», и на данном этапе меня это отнюдь не напрягает. Это уже потом, значительно позже появятся первые признаки затхлости и физического разложения. Сейчас же, возможно в преддверии кульминационного момента отторжения души от тленной оболочки, все ощущения таят в себе духовное окрыление.
Один человек не может составлять коллективный орган, но на деле выходит, что может. Этот орган находится где-то в пищевой системе страны, и как главная из систем современного человека она абстрагируется от всего и занята лишь самовыживанием.
У меня возникают большие сомнения относительно правильности таких действий, но выбор невелик: попытаться понять и простить. Но придя к финишу в болотной трясине где же мы стартуем в следующий раз?
Бесцельность слов,
Распад основ,
Каскад разврата,
Куча смрада.
Мы нынче - дьяволу отрада
За плату уничтожим брата.
Что впереди?
Раскол в груди.
Тупая боль,
Разлад, уныние.
Мы проживаем жизнь как свиньи -
Нам скотская по нраву роль.