Белые снегири - 41 - полностью

БЕЛЫЕ СНЕГИРИ" ИЩУТ МЕЦЕНАТА
ПОМОГИТЕ «БЕЛЫМ СНЕГИРЯМ»



Журнал «Белые снегири» – издание благотворительное
и безгонорарное, распространяется среди участников
литературной студии, членов-гарантов литстудии и
благотворительных фондов при оплате ими почтовых расходов.


За достоверность фактов, точность фамилий, географических названий
и других данных несут ответственность авторы публикаций.
Их мнения могут не совпадать с точкой зрения редактора.

Адрес редакции: 356885, Ставропольский край,
г. Нефтекумск, ул. Волкова, д. 27
Контакты:
e-mail: vlados171@mail.ru
Тел: 8 906 478 99 78

Журнал на сайте "Стихи.ру":
http://stihi.ru/avtor/invvesti

литературно-
художественный
и публицистический
журнал
инвалидов


41 2021


издание благотворительное
безгонорарное

Нефтекумск – Вербилки
2021 г.

Редактор-составитель: Остриков Владимир Викторович
Компьютерная вёрстка: Калаленский Сергей Иванович
Организационные вопросы: Иванов Валерий Петрович
__________________________________

1. НАША ПРОЗА

Зоя Карловна КРИМИНСКАЯ
(г. Долгопрудный, Московская область)

ЮМОРИСТИЧЕСКИЕ РАССКАЗЫ

ЛЮБИТЕЛИ ЖИВОПИСИ.

Я установила этюдник возле живописного прудика, огляделась, порадовалась тишине и безмолвию. Был пасмурный день конца августа,  никто не купался, не скатывался с металлической горки в воду, не оглашал воздух радостными криками, не собирался мне мешать.
Выдавив краски на палитру, я взяла кисть и провела по картону первую линию.
Появились двое. Мальчик и девочка. Встали за моей спиной и задышали, задышали.
Когда они подошли так близко, что невозможно стало отвести руку с кистью, я обернулась и прямо посмотрела на них. Лет семи – восьми, не больше. Мальчишка весь в вихрах, девочка стриженная.
– Мешаете – строго сказала я. – Держитесь подальше.
Дети сделали вид, что им неинтересно, скорчили равнодушные мордочки, и стали кидать камни в воду прямо передо мной. Я терпела, хотя круги на воде мне мешали. Пошептавшись, дети исчезли, но не надолго. Через пятнадцать минут  вернулись, залезли на детскую вышку рядом со мной, стали грызть принесенные семечки, плеваться шелухой и обсыпать ею меня и  мое творение.
– Не плюйтесь.
Я скинула шелуху с волос, недовольно посмотрела на них.
Они слезли и удалились, как оказалось, за подкреплением. Вернулись вчетвером.
К этому времени измазанная мною картонка стала напоминать пейзаж. Приведенные товарищи, два мальчика, громко одобрили его, и теперь четверо стояли за моей спиной и наблюдали, как я вожу кистью. Дышали доброжелательно, подбадривающе дышали.
Так прошло полчаса.
Кого-то из них позвали обедать, но мальчик решительно отказался от еды, дышать за моей спиной было важнее. Через час я, утомленная своей неожиданной популярностью, решила сворачивать деятельность.
Стали собирать кисточки, укладывать их. Но этюдник закрыть мне не удалось.
Только я взяла в руки картон с пейзажем, как услышала за спиной горестный вопль:
– Ой подождите! Не убирайте, всего минуточку, а то мой брат не увидит вашу картину.
Я вздохнула, поставила картину на этюдник.
Подождали брата.
Подошла женщина с младенцем на руках.
– Вот он мой брат! – закричал вихрастый поклонник живописи мне и обернулся к брату:
– Смотри, какая красивая картина.
Младенец пускал пузыри и таращил глазенки. Видимо, одобрял.


МАЛЬЧИШКИ


– Зачем он это сделал?
Время шло к половине второго ночи.
 Я находилась в мужском туалете травматического отделения Долгопрудненской больницы, (женский был неизвестно где), а она на костылях тяжело стояла напротив,  выцветшими старческими глазами всматривалась в меня  и спросила так, как будто если я не отвечу, она всю ночь спать не будет, думать будет, гадать, зачем.
Я ошеломленно молчала.
 За 12 часов, прошедших с того момента, как моего внука цапнул за палец пойманный им крот, я ни разу не спросила ни себя, ни его, зачем он это сделал, схватил маленькое животное, совсем даже ни такое безобидное, как казалось.
Несколько секунд я пыталась найти вразумительный ответ, объяснить логику действий шестилетнего мальчика, но, отчаявшись, развела руками:
– Мальчишка…
Теперь молчала она, сначала недоуменно, потом лицо ее прояснилось, наполнилось пониманием и удовлетворением.
– Мальчишка,– повторила она и покачала головой в знак согласия и даже некой солидарности.
 И ясно стало и мне и ей, что пытаться понять причину действий этих странных подвижных и непонятных существ, носящих имя «мальчишка» совершенно бесполезно, если не опасно для уставших мозгов немолодых женщин.
Мы расстались, я побрела вдоль коридора в палату, где спал мой исколотый шестью уколами внук, и еще двое мальчиков с переломами рук, и взрослый парень с переломом ноги.
Я шла и думала, что наше здесь со Степой пребывание замечено больными, вот и женщина без всяких вводных слов спросила меня о внуке, знала, с чем мы сюда пожаловали: с крохотным, как укол булавки, укусом крота на пальце,  но оказалось и это опасно, если крот вдруг окажется больным.
 Напротив палаты был медицинский пост, медсестра сидела возле включенной лампы.
 И только я подумала, что сейчас, избавившись от необходимости делать нам уколы каждые полчаса, она ляжет поспать, как она подняла голову, и сказала:
– Кротолова отколола, крысолова привезли. Поспать в это дежурство мне не придется.
– Большой крысолов? – спросила я.
– Да нет, годочка на два  постарше вашего.
 И воскликнула:
–  Ну и что им неймется? Что они хватают руками все подряд, что движется?
– Мальчишки…– сказала я.


ЛИТЕРАТУРНЫЕ НОВОСТРОЙКИ

Мария УСАНОВА
(г. Видное, Московская область)
16 лет


ЧЕТЫРЕ ВСТРЕЧИ

В первый раз мы встречаемся с ним на балконе его же квартиры. Ему лет шесть, а может даже меньше; кареглазый кудрявый мальчишка сосредоточенно хмурится, нетвёрдо стоя на старой трёхногой табуретке. Хрупкое тело дрожит от напряжения и холода. Он тянется вверх, пытаясь достать что-то с железной полки, покрытой цветастой клеёнкой, а в распахнутое окно залетает ветер, и несчастная табуретка ходит ходуном под его стопами. Ещё немного.
Раздаётся чей-то истерический вскрик: «Саша! Слезь оттуда! Немедленно!». Он пугается. Он теряет равновесие и неуклюже заваливается в сторону окна. Я едва успеваю коснуться его ладони – она маленькая и тёплая – как рядом возникает мужчина и хватает мальчика за локоть, дёргая на себя. Видимо, не сегодня.
Вторая наша встреча происходит спустя почти десять лет поздним вечером в узком переулке. Клоки кудрявых волос выдраны с корнем, под глазами, на скулах, на подбородке и лбу – яркие кровоподтёки. Кулаки крепко сжаты, хоть это и мало помогает против чужих тяжелых ботинок. Пытается встать. Падает. Но молчит. Только дышит тяжело, хрипло, с отвратительным хлюпаньем, будто внутри него кто-то допивает молочный коктейль через трубочку. Наверное, что-то с лёгкими. Очень близко звучит сирена скорой, в тон ей подвывает полиция. Обидчики мгновенно бросаются врассыпную. Он остаётся лежать на земле – упрямый подросток, смотрит на меня затуманенным взглядом из-под ресниц, но сдаваться пока не спешит, цепляется за что-то. За что? Я снова касаюсь его руки. Она, на удивление, по-прежнему теплая.
Вокруг появляются люди. Их много, они громко кричат и слишком быстро оттесняют его от меня. Раздаются какие-то команды, мальчика поспешно грузят на носилки и относят в машину, чтобы спустя минуту она сорвалась с места. Кто-то из врачей сказал, что шансы есть. Это действительно так. Потому что я не еду с ними.
В третий раз мы встречаемся на семейном застолье. Он выше и шире в плечах, белозубо улыбается всем подряд, обнимает какую-то девушку, шепчет ей что-то на ухо. Она смущенно хихикает и бьет его кулачком по плечу: «Саша! Прекрати!». А он только щурится довольно. Наливает себе шампанское, делает глоток. Замирает. Бокал выпадает из внезапно ослабевших рук и с оглушительным дребезгом разбивается на части. Он медленно оседает на пол. Секунду спустя все гости толпятся вокруг него, кто-то в панике вызывает скорую; девушка сидит на коленях рядом с ним, сжимая его ладонь и умоляя не умирать. Я подхожу с другой стороны. Тоже беру за руку. Тёплая. Он чувствует моё присутствие, и оно ему совсем не нравится – он заходится в захлёбывающемся кашле, заставляет себя дышать, всеми силами отталкивает меня от себя. Ожидаемо. Ты так долго бегаешь, мальчик, ты так упрямо борешься со мной; объясни, жизнь того правда стоит?
Он открывает глаза и шумно втягивает воздух. Видимо, стоит.
В последний раз мы видимся в его машине. Он, слегка подвыпивший, – за рулём, я – рядом с ним, на переднем пассажирском сидении. Мне почти обидно завершать нашу игру так просто, но мой глупый мальчик упорно жмёт на газ. А потом вылетает на встречку.
Напоследок касаюсь его руки. Холодная, Саша. Холодная.


НЕЧТО

Май вламывается в квартиры жителей заМКАДья истошным пением птиц непонятного происхождения и отвратительного воспитания. Потому что приличные птицы в пять утра не орут — это общеизвестный факт.
Янке, к счастью, на неприличных птиц наплевать. В пять утра Янка сидит за письменным дубовым столом. На столе перед Янкой греется ноутбук и остывает кофе. Экран с открытым вордовским документом, где напечатано только «Название» (в скобочках «придумать позже»), меланхолично гаснет второй раз за семь минут. Янка автоматически дёргает мышку и, подтянув к груди ноги в дырявых шортах, кладёт подбородок на выпирающие коленки.
— Ты похожа на некрасивого эмбриона. — выдаёт силуэтное Нечто за её спиной.
Янка тяжело вздыхает.
— Эмбрионы в принципе некрасивые.
С полки согласно падает сборник сочинений Булгакова. Нечто куда-то перемещается — Янка лопатками чувствует движение воздуха и недовольно кривит губы. Как будто в ответ на её раздражение Нечто замирает; возможно, срабатывает привычка. Янка всегда злая, если не выспится или ничего не напишет, а сегодня просто очень неудачно сошлись звезды.
— Чем шляться туда-сюда, помогло бы лучше. Книгу все равно не поднимешь.
— Хамить было не обязательно.
— Ронять её — тоже.
Если бы у Нечто было физическое тело, оно обязательно бы поджало губы, но тела у Нечто нет — и Янку это забавляет. Её Нечто неуязвимо и беспомощно одновременно; они обсуждали это однажды, пока она заваривала себе зелёный чай в керамической кружке с отколотой ручкой. «Ты не можешь ранить воздух, а воздух не может ранить тебя — вынужденный нейтралитет», – грустно хмыкнуло тогда Нечто. Янку подмывало возразить, что воздух обычно прозрачный и предметы (особенно кружки) падать не заставляет, и вообще, нечего прибедняться. Но ей в тот день ещё предстояло дописывать повесть, которая, по плану, должна была быть дописана три дня назад, а в такие опасные моменты с Нечто лучше не спорить. Мало ли, помогать откажется. Уйдёт куда-нибудь. А ты потом объясняй редакторами, почему пропустила все возможные сроки.
Но сегодня законченного рассказа от нее никто не ждет, а значит ёрничать можно.
— Так ты поможешь, нет?
Кожа покрывается мурашками — Нечто подлетает к её спине вплотную и, кажется, заглядывает в экран ноутбука через плечо. Неодобрительно мигает лампочкой на люстре.
— Совсем ничего без меня не можешь.
Янка зевает, прикрывая рот сжатым кулаком, и зябко дёргает плечами. Кое-что она, конечно, может и в одиночку, но за это «кое-что» редакторы журналов обычно дают куда меньше денег, чем за совместную с Нечто работу. Совсем не удивительно и почти не бьёт по самолюбию.
— Тебе же холодно, да?
— Ага. Потому что ты к спине прилипло.
На самом деле, Янку очень интересовало, каким образом бестелесное Нечто различает тепло и холод, но спрашивать об этом вслух ей всегда казалось невежливым. Оно и так не любило вспоминать об ограниченности своих ощущений.
— Окно закрой, чудо.
А действительно. Янка с кряхтением поднимается со стула, шлёпает босыми ногами по линолеуму до распахнутого настежь окна и с шумом его захлопывает. Орущим птицам такое отношение не нравится — и в комнате становится в два раза тише. Тяжело привалившись поясницей к подоконнику, Янка заводит руки за голову и начинает сосредоточенно разминать затекшую шею. Глаза у неё прикрыты.
— Молодец. А теперь вылей этот кофе.
Не прекращая мини сеанс массажа, лишь выразительно подняв густые рыжеватые брови, Янка кидает на Нечто непонимающий взгляд. Она, при всей своей вредности, уже привыкла безоговорочно выполнять его просьбы, но от возникающих вопросов это его не спасало.
— Ты не любишь кофе, — со вздохом поясняет Нечто так, будто этот факт сразу сделал всё предельно понятным.
— А то я сама не знаю.
— Зачем тогда сварила?
Этот вопрос заставляет Янку наконец замереть. На потемневшую пустоту перед собой она смотрит как на последнего идиота.
— Чтобы не заснуть. Кофе в этом деле, знаешь ли, помогает.
— А зачем не заснуть? — Нечто, видимо, решает поиздеваться.
— Чтобы рассказ написать, не поверишь, — она понижает голос до отметки «ещё чуть-чуть и нужно бежать». — Нам деньги за это платят.
— И как, написала?
– А не видно? — злое фырканье. — Кое-кто просто решило не приходить до последнего, вот я всю ночь и промучилась.
Нечто философски болтается из стороны в сторону в метре от пола. Молчит. Янка с показательно прямой спиной проходит мимо него, нарочно задев плечом: ему от этого никаких неудобств, ей — чувство морального превосходства.
Спустя секунду раздается грохот и эмоциональное «черт тебя!» высоким женским голосом. Сборник сочинений Булгакова, так и не вернувшийся на свою полку, снова оказывается в воздухе и снова падает. Споткнувшаяся о него Янка падает тоже. Там, на полу, и остаётся: баюкает ушибленное колено и шипит то ли от боли, то ли от несправедливости жизни в целом. Нечто зависает у нее над головой.
— А если бы ты приготовила себе тот зелёный чай и пообещала уйти спать не позже часа ночи, я бы пришло.
Его голосом можно петь колыбельные — каждое слово звучит не тихо и не громко, по-матерински вкрадчиво. Янка трёт покрасневшие глаза и откидывается назад, едва не стукнувшись рыжим затылком об стол. Вытягивает длинные ноги так, что они почти достают до противоположной стены, складывает на животе руки и смотрит исподлобья — всем своим видом показывает, что ждет объяснений и совсем-совсем не хочет спать.
Нечто молчит ещё минуты две, как будто подбирая слова.
— Мне просто не нравится, когда тебе плохо, — выдаёт наконец оно. — Ты злишься, язвишь и совсем меня не слушаешь. Чтобы мои советы принесли пользу, ты должна быть в состоянии их понять. Понимаешь?
Янка заторможенно кивает. Сказанные Нечто слова звучат глухо, как будто оно говорит из-под теплого одеяла — Янка скорее чувствует, чем осознает их смысл. Глаза слипаются. Потолок комнаты внезапно отдаляется, все окружающие предметы теряют чёткость — девушка роняет голову на грудь, её дыхание становится мерным и глубоким. «Ну вот, с утра опять спина будет болеть», — недовольно бормочет Нечто.
В квартире становится светлее.

***
Янка просыпается в полдень в полном одиночестве. С стоном поднимается на ноги. Захлопывает ушедший в спящий режим ноутбук, выливает в раковину ледяной кофе, поднимает с пола сборник Булгакова, беспокойно оглядывает мигающую лампочку на люстре — надо менять. Разминает затекшую шею. Заваривает зелёный чай в кружке с отколотой ручкой, попутно набирая номер подруги, с которой давно хотела встретиться. Сегодня Янка не будет работать — сегодня она будет делать себе хорошо.
А там, глядишь, и вдохновение вернётся.


2. НОВЫЕ АВТОРЫ


Владимир Бодров, руководитель литературной студии «Созвучие» (г. Орехово-Зуево).
Член МО Союза писателей России. Автор книг стихов и прозы.
Стихи и проза печатали «Литературная газета», литературные журналы и альманахи Москвы, Санкт-Петербурга, Украины, Болгарии, Германии, Канады, Австралии.   

Владимир БОДРОВ


ВОЛШЕБНОЕ СТЕКЛО

И наши вещи нас переживут,
И время, ускользающее в завтра,
Лишит нас восприятия азарта,
Перевисев на несколько минут,
И, не дождавшись вдоха, пропадет
В безвременье.
О вечности не спорят.
Сегодня – скалы, завтра  – будет море,
И переменам здесь не нужен счет.
Но есть весна, несущая тепло,
И весть о том, что в невозможной гамме
Любви и света пребываем сами,
Найдя в траве волшебное стекло.


ИДУЩЕМУ

Говори невпопад, если веришь, что это песня
И тревожная мысль о зиме для тебя проста.
Собираясь в дорогу, забудь, что финал известен,
И начни все с нуля, если даже – один из ста.
 
Если в жизнь проникает жестокость священной гонки,
Пропусти новый старт, заварив себе крепкий чай.
До сих пор аксиома свежа о слезах ребенка
Но все так же со скидкой – билет в безбилетный рай. 

С осторожностью ставя вопрос окончанья лета,
Не забудь: у всего на земле уникальный ход.
Да и сам ты давно узнал, что не все планеты
Чрезвычайно круглы. Это значит – как повезет.
 
И веселье шута – не всегда результат безумья,
Это знак одиночества, прочного, как тиски. 
Утром деньги всегда, ну а только вечером – стулья,
Павильона аренда, довязанные мыски…
 
Если даже захочешь, подрамник своей картины 
Не продашь ни за вечность, ни даже за медный грош.
И последнее – если плюют, попадая в спину,
То, скорее всего, ты опять впереди идешь.  
    

ПРОГУЛКИ

***
Как ни в чем не бывало
Разразилась печаль,
Легкой строчкой упала
В потемневшую даль.
 
То ли звук, то ли просто
След назойливых звезд.
И вопросы, вопросы.
Благо, что не всерьез.
 
Шелестят снегопады,
Заставляя спешить.
Ведь успеть еще надо
Все дела завершить,
 
Постараться укрыться
Горизонтами грез.
Жаждут речи страницы
И, пожалуй, всерьез.
 
 
***

Отзвук тихой молитвы
За пределами, там.
Здесь же – поле для битвы.
Все как есть – по местам.
 
Различить не умею,
Где добро, а где зло,
И сомнения сею.
Может, не повезло?
 
Кто-то ищет свой остров,
Кто-то пишет стихи.
В океане матросы
Без сомненья, лихи.
 
Все сокровища мира –
На ладони земли.
И, ведомые лирой,
Вдаль идут корабли.
 
 
***

Запоздалый прохожий
На исходе часов
Неприметен, но все же
Он на что-то готов.
 
Очертить это «что-то»
Невозможно никак:
Здесь зияют пустоты,
Там жирует пустяк.
 
Бурно мысли вскипают,
Чувства – снова в бою.
Я, разгадок не зная,
Беспричинно пою.
 
Вперемежку со вдохом
Есть обратный отчет.
В общем, все не так плохо:
Все, меняясь, течет.
 


Я ГРУЩУ НА ВДОХ
Переживания жизни – вдох,
         Поэзия – выдох.
                Гёте

Я грущу на вдох
и пишу на выдох.
И ещё не сдох,
и пока не в сытых.

Все друзья – на счёт
и врагов – без счёта.
«Нечет или чёт?» –
снова шепчет кто-то.

Не желаю знать
наперёд все даты.
Только б не солгать -
сдюжить в час расплаты.

Унывать не сметь
(пусть порой непросто)
и в мечтах лететь
на далёкий остров.

Знает только Бог
про мои полёты
и даёт мне вдох,
за которым что-то.


НЕЗНАКОМОМУ АДРЕСАТУ

Понимаешь, я очень люблю полусны,
полуяви, нечёткие линии улиц,
быть небритым люблю и дыханье весны,
и - когда откровенно и живо волнуюсь.

Я люблю гладь озёр и хоромы лесов,
детский сап поутру, запах тёплого хлеба,
и бескрайние дали страны куполов,
на которых порою и держится небо.

Я люблю пыль дорог, их небыстрый разбег,
и душевную грусть листопадного чуда.
В двух словах вот такой я чудак-человек,
и просчёты мои, очевидно, отсюда.

Написал. Прочитал. Зачеркнул пару строк.
Отправляю тебе, адресат незнакомый.
Я ещё постигаю свой главный урок –
свой  извилистый путь в направлении к Дому.


ВЕЧНАЯ ПАМЯТЬ

Вечная память – россыпью звёздною,
Эхом – в горах, разнотравьем – на поле,
В солнечном утре и ночью морозною.
Вечная память – в сознании болью.
 
Память разлита ручьями весенними
И – в подмосковных снегах сорок первого,
Память, как будто бы дождика звеньями: 
С правом – на правого, с правом – на левого.
 
Вечная память не памятник истинам.
Это живое молчащее знание.
Будет во веки веков и воистину
Вечная память. Прощенье. Прощание.   


СЕРДЕЧКО

Бьется, бьется ломкое
тук-тук.
Маленькое, робкое,
лишь звук
выдает: живехонько.
Ишь ты!
Хоть порою плохонько –
в мечты.
Ну, а как не сложится –
покой.
Ты стучи, поможется,
не стой.
Тихо-тихо радуйся
всем дням.
Может быть, порадуюсь
я сам.


СЕРЕДИНА АВГУСТА

Листы привычно наполняет спелость.
Еще совсем чуть-чуть – Медовый Спас.
И все тепло, запрятанное в нас,
и даже то, что так забыть хотелось,
является. С восхода до темна
преображаю мысли в письмена.
 
Покойно дышит воздух неостывший.
Купаться в нем уже не устаю,
преодолев немоту, я пою
и вновь благодарю тебя, Всевышний,
что дал мне шанс родиться и дышать,
и падающий лист рукой поймать.
 
Я листопада зрю приготовленья,
и лету им никак не помешать:
его благословив, уйдет опять.
Преображения Господня с нетерпеньем
я снова жду. Небесный плат лучист, 
и мудростью исполнен спелый лист.




В ЗАБРОШЕННОЙ ПРОВИНЦИИ
Евгению Шмакову, 

 
В заброшенной провинции
идеи пухнут с голоду,
нетронутые залежи –
в провинции моей.
Поодаль от Московии
отращиваю бороду
и верю в чудо искренне,
наивный дуралей.

Такие обстоятельства
есть повод для ругательства
со стороны всезнающих,
продвинутых людей
на близких мне, понятных мне,
лучистых, всепрощающих,
на доброту душевную
и благодать – за ней.

Мы за рублем не гонимся,
нам в радость небо ясное,
и «темнота рассейская»
так применима к нам.
Но мы не обижаемся,
ведь жизнь, она прекрасная,
И столько в ней намешано,
награда – по делам.


В заброшенной провинции
одни места намолены,
другие неприветливы.
На всех – судьба одна.
Просторы необъятные
во все четыре стороны
живут парадоксальностью
славянского ума. 



ГЛЯДЯ НА ПАДАЮЩИЙ СНЕГ

в белом холодном безмолвии
мы молим
о пледе и чашке согревающего чая,
о смоченных влагой губах – в раскаленной пустыне.
забываем почерки, номера телефонов ушедших,
их голоса и привычки,
названия книг и фильмов,
что смотрели когда-то,
и то, что в том «когда-то» были другими.
переместившись во времени,
мы стараемся замедлить его ход
и оказываемся вне его,
когда чем-то увлечены.
мы строим грандиозные планы
и погрязаем в мелочах,
делаем невозможное
и тонем в бездеятельности.
мы хотим быть понятыми,
но чаще всего не способны понять даже самих себя.
думаем, что жизнь не игра,
но пытаемся играть с ней.
мы повторяем одни и те же слова
и совершаем одни и те же ошибки.
не наделенные способностью летать,
мы все же переживаем радость полета.
часто не различаем добро и зло,
но со знанием дела
поучаем других.
мы знаем, что неизменными остаются
только рождение и смерть
и не верим, что с нами случится беда.
мы творим судьбу
и нередко становимся ее заложниками.
избалованные, огрубевшие, 
мы сохраняем способность
радоваться простой улыбке и неспешно падающему снегу.
 
мы просто живем.




СПАСИБО, ЧТО Я ЗДЕСЬ

Закат еще горит, но музыка стихает,
над мраморной землей опять – прибой.
И кто-то в полусне беззвучно повторяет:
«Спасибо, что я здесь, что я живой.
 
Спасибо за приют и за уменье слышать,
как сколотый февраль дрожит весной,
за то, что мысль моя шуршит, подобно мыши.
Спасибо, что я здесь, что я живой.
 
Угрюмый поводырь – кругами все, кругами,
не задевая нас своей косой,
и ниточки шагов растут меж полюсами.
Спасибо, что я здесь, что я живой.
 
Все судьбы сплетены вне нашего желанья,
и только небеса дают покой.
И всё еще звучит, пульсируя в сознанье:
«Спасибо, что я здесь, что я живой».
 
К причастию сошлись все звезды во вселенной,
и серый снег в ночи – почти святой.
И как-то невзначай срывается мгновенье:
«Спасибо, что я здесь, что я живой».
 

КЛЭР ВМЕСТО ПИСЬМА

Вчера мне выпал в прошлое билет:
купил в киоске свежую газету
и, развернув, увидел Ваш портрет…
Вы всё такая же. О Боже, Вы ли это?

Улыбка та, и тот же самый взгляд,
насмешливый немного. Память прочно
хранит его. Как я Вас встретить рад!
Хотя бы так. Как говорят, заочно. 

И вот пишу Вам. С самого утра
терзает мысль, что если повидаться?
Вы помните гитару у костра?
Я не держал её в руках лет двадцать.

И песен тех не пел. Другой расклад:
пытался по-другому жизнь построить
и как-то вдруг остался виноват,
хотя жалеть, конечно же, не стоит.

Как много важных и беспутных лет
умчалось вдаль, не пережить их снова.
Я помню всё, и этот Ваш ответ:
«Ты дорог мне, но я люблю другого».

Пишу письмо, и в каждой букве Вы.
В соцветьях трав, в печали листопада
всё нахожу знакомые черты…
Простите Клэр. Наверное, не надо

мне было бередить себя и Вас:
в потоке слов ведь главное не скажешь.
Но я люблю сиянье Ваших глаз,
а сердцу, как известно, не прикажешь.

Как не прикажешь мотыльку не сметь
лететь на свет, убийственно-манящий.
А стало быть, я также волен впредь,
Вас вспоминая, жить тем, настоящим…

Прошу простить мне мой ненужный пыл.
Возможно, Вы меня и позабыли,
но  я вот ничего не позабыл
и знаю точно: Вы меня любили. 

И если я к Вам всё же загляну,
не вдохновенный и слегка помятый,
прошу, поставьте мне пластинку ту,
которую я подарил когда-то.

И может быть (кто знает, может быть!),
вернётся тот весенний тёплый вечер.
И ради этой мысли стоит жить
и стоит верить в будущие встречи.


СНЕГ ВЕЧЕРОМ

Неведомые тропы новых дней,
несбыточность прошедших ощущений,
торжественность неоновых огней,
беззвучно ускользающие тени,
усталость дня, затерянная мысль,
родившаяся в суетливом утре,
а среди них – подобно белой пудре,
явленье снега, устремленность в высь.


ПОЖАРЫ

Пожары всё. Пожары.
В груди – особым жаром.
Вот-вот и оборвётся
комочек мировой.

Но не сдаюсь.
Недаром
скоблюсь я от нагара,
от плотного нагара,
опустошённо-злой.

Скоблюсь я. Слёзы стынут,
и комом в горле - глина,
а крест наполовину
обуглился, и жгут

пожары.
Пропасть жара.
Ведь пропадём задаром,
не зная, чего ради
мы пребывали тут.   

Пожары жалят небо.
Нет ни воды, ни хлеба,
Ни веры, ни дороги.
Куда же мы бредём?

Успеть бы обернуться
И вовремя очнуться.
Как струны, жилы рвутся,
И темь привычна днём.

Пожары всё. Пожары.
Грехи и клятвы – стары.
Ни фрицы, ни татары.
И каждый раз – под дых.

Покой уже не снится.
Пора остановится.
И, может быть, простится…

Оставшимся в живых.

Марина Александровна ОЗЕРОВА родилась в Москве, 9 июня 1958 года. Член Союза писателей России, профессиональный журналист. Участник «Антологии XXI века. Отчее слово». Автор книг: «Голос тишины», «Высокое небо», романа «Подсудимые призраки». Роман «Постановка» и «Человек появился позже» написан совместно с Ясовым Валерием Николаевичем. Данные романы были уже напечатаны в журнале «Траектория творчества» в 2014 - 15 годах. В настоящее время авторами закончен роман: «Станция неприбытия». Романы написаны в жанре мистического реализма.
Судья - победитель международного конкурса «Русская поэзия в мире» 2018 года.
Ищу издательство, публикующее не за счёт автора. Буду признательна за любую информацию.
Участие в сборнике «Миражисты», 2020г., благодаря замечательному поэту и прекрасному организатору Ерёмину Николай Николаевичу.  Участвовала в альманахе «Super Star» , созданном Н. Ерёминым


    ВОЛШЕБНЫЙ ДВОР

Лениво лаяли собаки:
о том, что мир лежит во мраке.
На поле разгорались маки,
и день явился в белом фраке.
Испуганно и осторожно
двор открывал глаза. Возможно,
устав от ветряных угроз,
в надежде на прилёт стрекоз.


           ПОЙМАННАЯ

И привиделась мне вдруг
скука цвета серой пыли.
Не уйдёшь от ловких рук -
тени в рабство изловили.
Мелкие грешки, дела….
Не видать мне бела света.
Видно не того звала.
И осталась без ответа.


     ТИШИНА ПЕЧАЛИ

Печаль – палач моей души,
когда с собой борюсь в тиши.
На место прошлое – в очаг!
Одни подножки помнит шаг.

Печаль привычно топит печь,
чтоб горечи мои привлечь.
Они слетаются на зов,
откинув горестный покров.


    ВОСПОМИНАНИЕ

Камни плавились от слёз.
Ты вернись, моя отрада!
Ничего душе не надо,
кроме реющих стрекоз.

Все слова прими всерьёз.
Медленно бродя по саду,
пощади, найди отраду
в лепестках летящих роз.

          ***
День слишком ярок,
до боли в висок.
Выпало счастье, игрок
нервное как волосок.
Розовый холод для неба венок
сердцу, увы, невдомёк.
Если неверный сделаешь  ход…
Будешь опять одинок.


            ПАМЯТНИК

Памятник - силок для гордой воли.
Не даёт отправиться ей в поле
и вздыхать исконный запах трав
просто так, лишая всяких прав.
Память, набежавшая волна
смоет так, что не узнаешь дна.


      БЕЛЫЙ ХОЗЯИН

 Судьба поэта непроста
 под властью белого листа -
 царит он властно день и ночь.
 Никто не в силах мне помочь.
 Диктует важно: солнце, гром
 Готов перевернуть весь дом
 в надежде вновь услышать звон,
 откуда б  ни раздался он.


           СПАСЕНИЕ

Плоть тополя – оплот былого.
Чего не помню, но иного….
Духовного или земного?
Переплетений слишком много.
Но так и быть, шагай смелее,
печаль свою скорей развей
в  звенящих тополей  аллее.


   ПЕРЕД КАМИНОМ

Текучка, будни, проза
скучающая поза,
пылающий камин.
Один, опять один.

Пройдёт сырая осень,
слетит седая просинь.
Распустится Весна
причудою из сна.

 ДЕКАДАНС

Слова под настом хрупки.
Топорщится душа-
вновь калорийной булкой
прикармливать ужа.

Похоже с преисподней
снимается чадра.
Я не люблю «сегодня».
Мне нравится – «Вчера».


       ЯВЛЕНИЕ

Набухает утро почкой….
Строчка гонится за строчкой.
Нарушая мой покой,
буквы пляшут в разнобой.
Скрылось сонное виденье,
и взошло стихотворенье
вместе с солнечной зарёй -
буквы дружно встали в строй.


Валерий Николаевич ЯСОВ родился 14 февраля 1962 года, в Москве. Закончил в 1983 году ТХТУ.  С 1998 член творческого Союза художников России (ТСХР). Работает в стиле сюрреализм, сюр. панк, романтический пейзаж. Уважает тушь и акварель. Работы находятся в российских и зарубежных  частных коллекциях. Выставляет рисунки в Московских и Подмосковных галереях. Не чужд поэзии. Участник портала Стихи.ру. Автор четырёх романов, написанных в соавторстве с Мариной Озеровой: «Постановка», «Человек появился позже», «Подсудимые призраки», «Станция неприбытия». Глубоко уверен, что рисунок нужно прожить, а не только запечатлеть.
«Международная литературная премия «ЗОЛОТАЯ ПЧЕЛА – 2019»
ДУХОВНАЯ ЛИРИКА
Диплом 1 степени: «Молитва о дожде»
ЛЮБОВНАЯ ЛИРИКА
Диплом: «Звонок отцу»


ВЕРНОСТЬ ВЕСНЕ

Рыжеют подданные мглы.
Слепые фонари горбаты,
Они царапают углы.
а ноябри не виноваты .
Отведай повеленье тьмы:
надежды на рассвет сутулый!
Стальное сердце, отомри
сквозь ветра нервные посулы.
Тебе не вечно здесь любить
в ночи невидимое что-то.
Побереги тугую прыть!
Не забывай бродягу Лота.
внутри теперь сожжённых чувств
легли немые городища….
А кабинет души – он пуст.
Огней оранжевых жилища.
Обитель – ночь всегда твоя.
В такт бредят чёрные растенья.
Подобострастьем ноября
больных  недель стихотворенья
начертаны на чердаках,
где птицы серые ютятся.
Притормозив на четвергах,
сквозь стёкол рваные абзацы,
туч шебутных из шерсти дней
текут холодные составы.
И тополь призраком полей,
хоть у него болят суставы,
восстал в сухом древесном сне,
обняв небес благую сферу.
Растит восторженность и веру,
свет сердца завещав весне.


ЭСКИЗ ГАЛАКТИКИ

Здесь речь напоминает стон,
а тени холодны и жёстки.
Объятый ложью всех сторон,
стою и жду на перекрёстке –
Тебя, как будто знаю что
сказать (не выдавлю и звука).
Прошито старое пальто, отцовское
дождём…. Разлука
по рёбрам острою рукой
бесшумно шарит – ищет Бога.
И день, меняя на другой,
сердцебиение Востока
срывает новую зарю,
бодяжет утренние смыслы
прогорклой жизнью на юру.
Пьют тополя рассвета «Рислинг».
Вдали, немного погодя,
забавно скорчилась креветкой
Галактика…. Поверх дождя,
где звёзды обитают редко,
одна безбрежная печаль
с душой роднится одиноко.
Стою – разбойник, шут и враль,
боясь поднять лихое око,-
вместив всегдашнюю Любовь,
взгляд оторвать от плоской суши!
Но подлинность небесных строф
далёким эхом ищет уши.
Стою, ненанятый никем,
столетним абитуриентом –
ничтожный прах незримых схем….
Над головой полудней ленты.
Виски щекочет щуплый свет,
он в сердце понаделал лунок.
Явь созидает болью лет
непостижимый свой рисунок.


          БЕЗДОМНОЕ ВРЕМЯ

Я стреножил бездомное время.
Этот зверь беспощаден и быстр.
Про него  на страницах у Брэма –
ничего. ( Дальше вздох или выстрел?)
Не подпустит погладить по шёрстке,
выпьет свет из асфальтовой миски.
Глянь – хребет его хрупкий столь жёсток…
Цвета вечера, смешанным с виски.
Чуть мелькнёт на стекле предзакатном.
Льдом намёрзнет в январской купели….
На спектакле его одноактном
мы смеялись, рыдали, свистели!
Не надейся на жалость железа!
Коготь часа, охочий до рёбер,
посетит оборванца и Креза.
Безразлично: ты зол или добр.
Ты кормил его вешней травою
и корою ноябрьских деревьев.
Ему нравился блеск с чернотою,
под эгидою облачных перьев.
Перемалывал он челюстями,
что скрипели воротами века,
города, берега и частями
толпы лиц, одного человека.
Горечь муки с блаженным весельем
он мешал – бритый бармен за стойкой,
труд, рифмуя с бездумным весельем.
Ползал змеем и хвастался сойкой.
Его голос узнаешь по тембру,
холодящему уши героя.
Различишь по октябрьскому ветру
речь простую цветного покроя –
так листва мельтешит перед смертью,
отдавая движение солнцу.
Многожильному тысячелетью,
разделяя на множество порций,
стон печалей и радости звоны.
Жизни скарб превращая в искусство.
Здесь ветвей безутешных пилоны
проживут от улыбки до хруста….
Странных чисел червонцы умножил,
Под ладонью лишь тонкое темя,
всей земли - от бессмертья, до дрожи.
«Ты стреножил бездомное время!»


ПРОВИНЦИАЛЬНАЯ ИНСПЕКЦИЯ ПРОСТОРА

Проходит бездумно, качается нервно
центральное облако дня.
Похожее лишь на тебя и наверно,
поэтому, чуть на меня.
Но тень его гладит чужие затылки,
случайно запёкшийся свет
на Критских колонах, на окнах Бутырки.
Поля, где любви уже нет,
спокойно внимают, холодные травы,
бросая под оттиск сырой.
Проекция сгинет – сезонные нравы
скрывают души аналой.
Как будто бы не было горького крика:
«Свершилось!» И надвое ткань.
Мы ищем подобье священного лика,
листая минутную рвань.
Ты видишь -  я умер, ты слышишь – Я Ожил!
И гул, что по венам вразлёт,
мне скажет, что змеи, лишённые кожи,
способны прожить ещё год.
Пусть ветер не вепрь, но бросится слепо,
хватая ушедшее враз.
И несколько жизней слепящее лето
закончится трепетом фраз.
Я – сельский инспектор, придворный алхимик,-
в золу превращаю листы.
Осталось задействовать мысли снежинок…
Контрольный замер пустоты!
Спокойнее, чтоб не дрожали лодыжки
у кариатид октября –
берёз. Нам достались последние вспышки,
а солнце – сменили на бра.
Мои измеренья точны,
мчат бесчинно
По следу замёрзшей строки.
И сердце осеннее рвётся наивно
багровым кустом у реки.
     Из- под век
Недели ели пресный снег,
дней тлело здание.
Ты не достанешь из-под век
небес сияние.
Я буду думать о тебе
впотьмах, любимая…
В огне, в воде моей любви
жива амфибия!
Минуя каждый вечер вплавь,
к тебе прилаживал
неровность сна, скупую явь,
сгорая заживо.
Не помню, чтоб ходили врозь
по строчке будничной.
Колючий полдень, солнце вскользь,
стареет улица.
Под камнепадом гулких чувств,
живи, под осыпью.
Не забывай про общий стих
с весёлой особью!
Я сохраню прозрачность- вздох
нездешней музыки.
К ветвям холодным день присох…
Слова - не узники.
Стихи царапает резец
из острой памяти.
И сердце - яростный гонец
бежит по наледи,
скользя на перекрёстах лет
со звонким щебетом.
Необитаемость планет 
врачует трепетом.


    НЕБЕСНАЯ БЛАЖЬ

Он знает, как прожить сплетение порош,
железо вьюг и ветошь обещаний.
Под нужное ребро, когда прохладный нож
вонзится вестником прощаний.
Возница нукает – земля летит в овраг.
Как будто не со мной беседовало небо.
Оно весной - бессильно белый флаг.
Я помню что люблю, всё прочее – нелепо!
Я помню горб травы на солнечном холме.
И слов твоих во мгле святые переливы.
Раскрашен вечер, верный Хохломе.
Триады солнц дербанили заливы –
колышутся на греческих волнах….
Смотри, они ещё слагают песни.
Мы на словах (ого!) как на слонах,
на злых веках мы конница из бездны.
Сметём молчанье доблестных дубрав,
пудовой тенью, задавив травинку….
А счастье солнцеплёту не в новинку.
Умрём, блажа, с припевом на устах


ОГНЕННЫЕ ЛИСТЬЯ
                Посвящается Розанову В.В.

Закадровый текст весеннего фильма
уже не мешает сюжету суток.
Герой проглотил любимое имя.
Исчез на самой больной из попуток.
Он долго глядел на изогнутый лук
пространства, растянутого до вопля.
Следил, как лечит наложением рук
дождь от Ельца до Константинополя.
Нас сеяли смело в глухой земле,
бросая пригоршнями драконьи строчки.
Они взошли, имперской золе
рассказывая о пагубности отсрочки.
Неделю назад, а может сто,-
снега на солнце – на циклодоле,
сочиняли ручьи, лежали пластом….
Мы выросли, поведай о доле
захлебнувшийся ветром
вертлявый век!
Взять бы тебя, паскуда, за горло…
Я полюбил блуждание рек,
в поле – хриплые вирши ворона.
Смотри, ковыляет облачный фронт.
Синь теребит далёкая ива.
Знаю – любой горизонт,-
ломкая линия, черта надрыва!
Кто ты без облачных островов?
Ждёшь, в  бездну очёчками выстрелив…
Может, признает за своего
нация огненных листьев.


Надежда КНЯЗЕВА – поэт, член Союза писателей России с 2009 г. Родилась и живет в Нижегородской области, окончила Арзамасский педагогический институт им. Гайдара. Автор 4 книг стихов, победитель литературных конкурсов «Северная звезда», «Всемирный Пушкин», финалист фестиваля «Филатов Фест» и др. Пишет тексты песен для рок-музыки.

***
в городе провинциальном
в нашем возможно в любом
многоэтажные спальни
в лес утыкаются лбом
памятник старой победы
карканье вечный покой
труп стадиона торпедо
ленин с простертой рукой
окна покрытые пылью
в раме стекло дребезжит
плиты поросшие былью
крыши овраг гаражи
крикнешь усталое эхо
губы боится разжать
может и стоит уехать
только куда уезжать


***
В желании умерить дурь,
Сквозь небольшую ранку
Я вывернул лицо вовнутрь
И заглянул в изнанку,

И там увидел не скелет,
Не тлен и страх распада,
А дедушкин велосипед
Средь яблочного сада.

Он мне отдал его, когда
Дыханья не хватало,
И оплетали провода,
И гасла нить накала.

Я думал, боль внутри найду
И спазм артериальный,
А тут мой дед стоит в саду -
Живой, почти реальный.

Ворчливо шутит: во, ребят,
Дурные вы, живые,
Все вдаль да вширь, а вглубь себя
Ко мне пришёл впервые.

Не забывай о старике!..
И я стою, виновный,
Сжимаю яблоко в руке,
И каплет сок венозный.


***
                Марине Маловой
Уже ноябрь,
но желтые цветки
в пустых садах
разбрасывают пламя.
Костры стреляют в воздух лепестками,
и воды черной торфяной реки
неспешно их несут.
Горит лоза,
не разжимая кисти винограда.
Касаясь ветки вековой громады,
прозрачная трепещет стрекоза.
Горит листва,
не веря в царство тьмы,
и лес венчают лавры Герострата,
как будто бы зима
придет не завтра.
Как будто бы
и вовсе
нет зимы.


ДИСКРЕТНОСТЬ

Пространство-время в форме полотна
Не рассмотреть со дна глазного дна
В пределах жизни, выданной в рассрочку.
И взгляд, продетый в скважину зрачка,
Пронзающий дома и облака,
Из слепоты выхватывает точку.

В нее впечатан слепок бытия:
Нелепая растерянность твоя,
Знак перехода, шум, трамваи, люди,
И снег стеной идёт на города,
И кажется, что будет так всегда,
И по-другому никогда не будет.

Тревога тонкой стрункой дребезжит.
Мир сбросил кожу, и она лежит
У самых ног, как тлеющий окурок.
Но будет день, несущий новый дар,
А это лишь очередной стоп-кадр
С глазного дна, из камеры обскура.


ВИТИЛИГО

Как близко не принять, когда уже
И так безмерно близко расположен.
Ты витилиго на моей душе,
Как белое пятно на карте кожи.
Заветная приметная черта,
Всем видимая – разве тут укроешь?
Незримо уязвимая пята,
Ранение озонового слоя.

Я допускаю эту слабину
И не ищу ключа, что был украден.
Я запускаю сердце в глубину,
Одно.
На дно.
Между ключичных впадин.
И бьётся там его большой плавник,
И запускает тремоло вибраций.

Ты целый неоткрытый материк,
К которому так хочется добраться.


***
В две тысячи лохматовом
Несбыточном году
Прикинуться Ахматовой
На городском пруду:

На вынос взятым кофием
Сквозить на злом ветру
И горбоносым профилем
Скользить по ноябрю.

Печаль закрытых будочек
И стрелы по воде –
Причальных трассы уточек,
Стремящихся к еде.

Им хлеба вдоволь кинуто —
Поделят ли на всех —
И небо опрокинуто,
И смотрит снизу вверх.

В утробе серой утра мы
Все на своих местах,
И жить бы просто, мудро бы,
Но не понятно, как…


ТОНКОЛУНИЕ

Тонколуние. Ветка сжимает в руке цветок.
На ладони цветка спит зеленый блестящий жук.
У подножья колеблется медленный тихий звук:
Юный папоротник раскручивает виток.

Сочный воздух дрожит зеленым сырым теплом.
Плавно сук качнется, пригнется слегка трава -
Словно серая шаль, бесшумно взлетит сова
И заденет месяц мягким большим крылом.

Тонколуние. Ночь отступает, лежит роса.
Сладковатая капля целует цветок в глаза.


ЧТО ТАКОЕ ОСЕНЬ

Вечерний мрак стремится в дом,
Но шторой загнан в закулисье.
Промозглый ветер за окном
Рвет с тополей остатки листьев.

У мамы гости, и в дому
Жужжание подобно улью.
У мамы гости, потому
На кухне не хватает стульев,

Там только я стою одна
И внемлю дрожи тополиной -
За занавеской у окна,
Между оранжевым и синим,

Где в шторм дрейфуя по волнам,
Бормочет радиоприёмник,
И в щели деревянных рам
Сквозит октябрь новорождённый.

Свирель на частоте УК
Прольется ввысь немым вопросом,
И хриплый голос Шевчука
Расскажет, что такое осень.


***
мне кажется, что снег идет за мной,
шпионит через шорох шерстяной
и смотрит в окна, как в большие очи.
мне кажется, что разум внеземной,
который в нас осведомлен не очень,
расставил нам ловушки снеготочий.
мне кажется, что снег идет за мной,
ломаются защиты по одной
под натиском его сигналов морзе,
и что-то явно важное в них есть,
но не могу расслышать и прочесть,
как будто кто-то белым пишет в ворде.
мои же буквы набело черны,
но кажется, что мысли неверны,
обнажены и непереносимы.
мне кажется, что вы больны не мной.
я падаю в огромный снег спиной,
а он не держит и проходит мимо.


***
Настоявшись полынною полночью
На ветру,
на спирту настоящего,
Наглотавшись подлунною горечью
Безголосого мира неспящего,

Мы настоль далеки от насущного,
Что не видим обыденной косности,
И сознания стены несущие
Рассыпаются в собственном космосе.

В нереальности происходящего
Странно слышать звучание имени
Своего же, по снегу звенящего:
Я тебя понимаю.
А ты меня?

3. ЛИТЕРАТУРНОЕ ОБЪЕДИНЕНИЕ "РЕЗОНАНС" (г. Одинцово)


Константин ГРИГОРЬЕВ.
Родился в 1970 году.
Одинцовский поэт, прозаик, декламатор. Многократный лауреат литературных конкурсов. Заместитель руководителя ЛИТО "Резонанс".

Об одном недоразумении, имевшем место быть во время поэтических чтений возле памятника юному Пушкину в усадьбе Захарово

Стихи читали. Гражданин подошёл
И недовольно пробулькал, что:
"Взрослые люди, а читают стихи;
Видно, какие-то чудаки".

Этот пассажир явно не с нами,
Мы, наоборот, назовём чудаками
Тех, кто не увлекается стихами.
А кто огнём творчества горит,
Тот культуры мегалит.

Чтобы жизнь в нос не совала шиши,
Садись, дорогой, и стихи пиши
Или прозу: прозаики тоже –
Люди, от мирских сует отгороженные.

Вы на лица выступающих поэтов посмотрите:
Это не люди, а на облаках жители!

Творчество – лучшая панацея от маразма.
Без устали оттачивай грани слов-алмазов!

И когда, отшлифовано,
Сверкнёт живое слово нам,
Ты поймёшь, о друже,
Что поэзия твоя – нужная.

От стихов расцветают галактики и созвездия.
Твори же неустанно волшебную поэзию!

Июнь, 2015г.

Про филологиню Нону и Пушкина,
плевать хотевшего на каноны

Филологиня Нона
Обожала каноны,
Правила стихосложения,
Язык пушкинский,
Чтоб не стих был,
А строчка в строчку игрушка.

Указкой об кафедру побабахивая,
Учила различать хореи с амфибрахиями
И рифмы по половым признакам.
Вот такая у ней была харизма.

А если в стихе обнаруживался неологизм,
У Ноны истерика, визг
Раздаётся по аудитории:
– Это что тут такое?!
Слово новое?!
Даля почитай, поэт бестолковый!
Если слово использовал Даль – вставляй.
Нет – голову посыпай пеплом
За уродование языка русского.
Необходимо, чтоб стих был слог в слог,
Как на нитке бусы.

И думали студенты,
Следя за оконными мухами:
– Похоже, поэзия – такая скука!
Зевота рты раздирала, как
Арабы американский флаг.

А Пушкин с портрета лекции внимал
И вдруг, дёрнув бакенбард, заорал:
– Поэзия – жизни дуновение,
Запечатлённое творцом-гением!
Какие могут быть правила – у жизни?
Эй ты, Нона батьковна, с кафедры сбрызни!

И экспромтом, рифмы с ненормативной лексикой смешивая,
Пушкин высказал всё, что думает об этой лекции.

Приняв от Сергеича слов пышных букет,
Нона не выдержала – ушла в декрет.
– Ура! – вздохнули студенты свободно. –
Ай да сукин сын, избавил нас от Ноны!

И будущие филологи, благодаря Пушкину,
Сочиняют на парах стихи да частушки.

А Нона родила и, говорят, поумнела:
Написала восхитительнейшую поэму.

Ждём с нетерпением на "Резонанс":
Хорошим филологам рады у нас!

Декабрь, 2017г.

ПОЭЗИЯ-ЖИЗНЬ

Ненавижу всяческую мертвечину!
Обожаю всяческую жизнь!
Владимир Маяковский

Послушай, поэт!
Не тыкайся носом
В ямбы, хореи
И прочие попадосы
Филологов да исследователей
Литературных.
Всё, что "так положено" –
В урну!

Какие могут быть правила
У энергии крышесносной?
Ты чё, смеёшься?

Чтобы на филологических догматах
Не быть живому слову распятым,
Выверни амфибрахии наизнанку,
Выйди за рамки, выторкни душу.
Да твой Пегас, поди, заманался
Безвкусную травку "правил" кушать.

Видишь – чучело певчей птички?
Всё при ней, только нет жизни.
Что с того, что изумрудом сияют перья,
Если нет пения?

Это, брат, филологическая поэзия.
По мне уж лучше ворона облезлая,
Но живая, каркающая,
Чем стихи – юбка в пол – пуританские.
Стих – плещущийся в луже чиж:
Мокрый, грязный, зато – жив.
А поэзия мёртвомраморна;я –
Не канает.

Глянь, поэт! На полках пылятся
Мёртвые книжки в обложках-глянцах, –
Никому не нужные
Строчки отутюженные.

А живая поэзия – весёлая, пьяная –
Бьёт шампанским через край бокала.

В высь рвись, поэзия-жизнь!
Мертвечина, брысь!
Крыльев размахом
Разорвав рубаху,
Взлетает поэт – вольная птаха!

Январь-март, 2017г.


НАЗАРОВА Лариса Геннадьевна.
Кандидат филологических наук.
Член литературного объединения «Резонанс» г. Одинцово.
Стипендиат Главы Одинцовского района за особые успехи в поэзии в 2002 г.
Обладатель золотой медали литературно-музыкального конкурса «Звёздное слово» в 2013 г.
Стипендиат Губернатора Московской области как молодой талантливый автор Московской области в 2016 г.
Лауреат литературной премии «В поисках правды и справедливости» в 2018 г.
Публиковалась в газетах «Подмосковье» № 198 2010, «Литературная газета» № 38 2010, «Московский литератор» №3 2012, в журнале «Юность Подмосковья» 2014.


ДРУГОЙ ДОМ

Дом начинается с фундамента.
А мой, бездарный – со стрехи.
Строкой-стрехой врезаю намертво –
Сказать осмелюсь ли – стихи.

Где крыша? Лишь одно название.
Меж слов расщелина видна.
Что ниже? Разочарование:
Три неотёсанных бревна.

Но всё ж – строфа. Моя, родимая.
Под ней таких – ещё, ещё…
И вот – в метафоры рядимая
Сторожка средь лесных трущоб.

И в этом доме ли, сторожке ли,
Худой, плюгавенькой избе
Окно прикрою я рогожкою
Прижмусь доверчиво к тебе.


ЦВЕТНАЯ ЧЕПУХА

Я понесу цветную чепуху,
Идею счастья, щуку и сметану.
Но не сварю из этого уху,
И каши точно я варить не стану.

Ведь здесь ещё расхлёбывать её.
Кому-то мыть хрустальную посуду
И мрачно думать: «Ё, враньё, бабьё...»
Нет, ничего готовить я не буду.

Ну, разве что – куда ж без них – стихи.
Ведь пить дают и там, где нет свободы.
Помчатся глупо в миски для ухи,
В чаны для каши их шальные воды.

И станет от несбывшегося печь
И голову, и сердце, и рассудок.
Покажется: снесут лихую с плеч,
Почудятся за ширмой пересуды.

Что ж, нам ли выбирать: кровать, сума...
Вернут штурвал в больничке капитану...
Но скажешь: «Нет, ты не сошла с ума».
И снова ясно мыслить стану.


СОЗИДАНИЕ

Терпкий воздух и пение птиц,
Листья жухлые, загород, грабли.
Созиданье весны из частиц –
Той, что нам неподвластна ни капли –

Каплей, веткой, бутоном, кустом,
Синевой, где гусиные клинья,
Дальним шумом реки под мостом –
Ни одной из примет изобилья.

Со-творенья всего естества
Сердце с тёплыми жаждет лучами.
О насущном болит голова:
Чтобы вилы не долго скучали.

Гнёзда в зарослях вьют соловьи,
Да на выгарках злее крапива.
Что ж – оставишь старанья свои,
Станешь двигаться неторопливо?

Ты – хозяин, природы венец.
Здравствуй, тяпка, и реечка – здравствуй!
Плод пойдёт, оперится птенец.
Строй, сажай, поливай да и царствуй.


РОМАНОВА Татьяна Сергеевна. По образованию учитель географии и экологии, кандидат биологических наук. Стихи начала писать с 7 лет — как только научилась писать, стихи для детей — после рождения дочери. Член литературно-музыкальной студии «Резонанс» и руководитель литературного клуба «Захаровский Парнас». Победитель молодёжных поэтических конкурсов: «Звёздное слово» и «С веком на равне» — и поэтического конкурса «Звёздное перо».


               БРОШЕННЫЕ ИЗБЫ

Умирают с переломанным  хребтом
Брошенные северные избы.
Для потомков (только нет «потом»!)
В них альбомы, шторы на карнизах….
 
По весне выводят в них галчат,
Возятся крысята с громким писком.
Избы ждут, надеются, молчат,
Ржавый ящик распахнув для писем.

               
                ДЕВИЧЬЯ ПЕСНЯ

Ветер холодный над Печеньгой
Листья уносит берёзовые.
В девках ходить мне до вечера –
Пачкать сапожки-то розовые.

Серое утро тяжёлое.
Липнет к подмёткам глина.
Счастье – не платье дешёвое –
Мужа мне надо и сына!

Этот запил, тот повесился...
Толку-то, что образована!
В девках ходить мне до вечера –
Пачкать сапожки кирзовые!

 
                *   *   *

Считает ущерб столица.
Над масками тает снег.
Упрямо дитя родится –
Вкричится в свой год и век!

4. СВЕТ В ДУШЕ

Сергей ДОВЖЕНКО
(г. Электроугли, Московской обл.)


ПРИЗВАНИЕ

                Посвящается Преподобному Савве


     Где ты, Адам?

     Это создавший нас Бог зовет нас.

     А Адаму по-прежнему милей в своем углу среди смоковного листвия из любимых привычек. На этой наследственной жилплощади все известно и рассчитано.

     Только для Творца место не зарезервировано. Хотя вот, на книжной полке, и Его изображение.

     А Он возьми да коснись тебя крылом Своего ангела…

     Мыслимо ли – прожить от рожденья тридцать пять лет на крещеной Руси, спокойненько разменять с ней второе тысячелетие священного омовения наших пращуров в днепровских водах, наблюдать, посвистывая, давно состоявшееся вхождение в Церковь родных матери и брата, и – так и отводить Создателю декоративную, в лучшем случае, роль?

     Но на тридцать шестом году моя конструкция на песке, в которой были (загибаю пальцы): удобная работа, счет в банке, для души хобби – несколько разных про запас, а до полного счастья еще и молодая, симпатичная и талантливая жена, – рухнула под ветром страстей, и моих и жениных, с которыми мы оба жили, не зная, куда их девать. Что? Ах да, еще дети... Детей не было. В наш быт они не вписывались.

     Однажды, вернувшись с работы, я обнаружил следы мести своей благоверной за мое нетерпение ее слабостей. Превышала ли месть пределы необходимой обороны, теперь уже не скажешь, но я был – даже не то что раздавлен. Просто жить дальше было нечем и незачем.

     Вот в этот самый миг, как я понимаю, меня в первый, может быть, раз коснулось крыло ангела. Я помню это чувство, но передать его невозможно. Это было нежное, легкое, без слов, но явственное сердечное извещение о том, что эта жизнь – еще не все. И – ободрение на предстоящий путь возвращения блудного сына к Отцу, путь, который легким не бывает, но в котором, как и в любом другом, главное – идти.

     Замечателен дальнейший ход моих тогдашних мыслей: молниеносно и без сомнений – немедленно принимаю Крещение в нашей родной Русской Православной Церкви! (Что делать дальше, не было и догадки).

     Мое счастье (хотя правильнее будет сказать – Божья милость), что на заре тысячелетия еще крестили всех подряд, без предварительных бесед, и на мой вопрос в храме, что нужно для крещения, ответ был изумительным: «Наличие желающих креститься».

     Вы, наверно, подумали, что, потерпев катастрофу со своим уютным, но безбожным домашним мирком, я тут же помчался в храм?

     Во-первых, так не бывает. Почти. А во-вторых... Может быть, для того мне надо было еще добрых полгода побегать со своим несокрушимо твердым решением, так и не исполняя его, чтобы при самом событии было явлено пусть скромное, но все же чудо – одно из неисчислимых Божьих чудес.

     Я отдыхал в крошечном провинциальном городке, сбегающем деревянными улочками по складкам холмов к синему-синему озеру. Неуемная любовь ко всему новому и оригинальному не позволяла мне пойти в соседний с собственным домом храм или в тот, куда ходили мои родные. А потом, в традиционном путешествии в летний отпуск, «почему-то» так и не решился покреститься ни в милой-премилой сельской церквушке в березах над речкой Шачей, в котором упокоился один из святых исповедников эпохи, хорошо памятной еще нашим родителям, ни в вотчине великого Преподобного, хотя и там, и тут был священник и можно было договориться, а у Преподобного я даже имел беседу со старцем-архимандритом в его келье на верху угловой монастырской башни. Я жаловался батюшке на свою дражайшую половину. Помню, как удивило меня в старческом жилище сочетание обилия икон с меньшим, но тоже обилием современной электронной техники.

     А теперь здесь, у озера, тоже был храм. И вот на вечерней прогулке захотелось подойти к нему...

     На закрытой двери был прикреплен листочек со словами из проповеди известного священника, с которым спустя годы случилось и познакомиться.

     «Времена наши последние... Сроки человеческой жизни и ее удивительная хрупкость подсказывают нам, что времена наши всегда последние. Но не убегать, не прятаться нужно... А “прибегать”. Не крепость строить, а спешить собрать в себе то, что не отнимется ни болезнью, ни войной, ни голодом, ни холодом, ни смертью. КТО СОБИРАЕТСЯ КРЕСТИТЬСЯ – ПУСТЬ СКОРЕЕ КРЕСТИТСЯ. Кто живет в браке, но еще не обвенчан, – пусть поспешит с венчанием. Кто еще не воцерковился – спешите жить церковной жизнью. Если вы можете оказать милостыню – спешите милосердствовать. Спешите прочесть духовные книги, спешите, пока они лежат на прилавках церковных лавок, читайте, пока глаза ваши могут прочесть, а ум принять прочитанное. Если вы задумали поклониться святыне – поезжайте, пока есть транспорт, пока есть дороги, пока есть здоровье. Если вы кого-то обидели – примиритесь, покуда вы не расстались навеки. Спешите оказать свою любовь близким. Спешите на Исповедь и Причастие, пока открыты храмы и пока совершается Литургия. Спешите молиться о продлении мирных времен. Готовьте себя не прятаться от Господа, а выходить навстречу».

     Но почему я никогда еще не читал этих слов?

     Должно быть, через эти полгода небесный вестник вот так напомнил мне о моем решении.

     Храм, однако, был и вправду заперт – до выходных. А за озером сиял белый монастырь, откуда я только что вернулся с экскурсии, и добраться до него можно было только на такси или же пешком по долгой извилистой лесной дороге. От меня требовался не очень великий, но подвиг – наутро повторить тот же путь, что накануне, чего я отроду не терпел.

     Но ангел из-за озера звал. И первого июля, в день Боголюбской иконы Божией Матери, меня вместе с несколькими верещавшими грудными детками крестили в монастыре, который тоже посвящен Небесной Заступнице. У синего-синего озера.

     Вот так было «наверху» учтено и заветное желание «деточки» – чтоб непременно в необычном, особенном месте...

     А потом прошло ровно десять лет.

     Повенчаться с супругой я так и не успел и жил один.

     Устав от ежедневных многочасовых разъездов, я подыскивал жилье по той железнодорожной ветке, где и мой храм. Искал и ничего не находил. Интернетом я обзавелся позже всех, и там, как известно, можно найти все – если сидеть сутками и Господь сподобит, – но как раз в ту пору поисков у меня интернета еще не было, он появится через считанные недели. А пока он ждет, уступая место Промыслу.

     Но тогда я это не связывал, будучи банально измотан скитаньями. В один из дней уходящего бабьего лета за вечерней службой я поделился своими проблемами с певчей, о которой знал немногое, но главное: что она в Церкви много лет, а может, и десятилетий, и человек нелукавой веры. В ответ услышал:

     – Надо молиться Трем святителям. Помоги вам Бог.

     Спокойным, будничным тоном, как о чем-то самом обычном. Служба еще не отошла. Молилась ли моя старшая сестра во Христе за службой трем великим вселенским учителям Василию Великому, Григорию Богослову и Иоанну Златоусту, я никогда не узнаю. У меня есть причины никогда не спрашивать о таких вещах. Хорошо, они, Три святителя, всегда поминаются на праздничном богослужении, и в тот вечер, услышав звук их имен, я, как мог, мысленно воздохнул к ним – если только это можно назвать молитвой. В общем, сказать, что мы совсем не молились Трем святителям, будет неправдой.

     Самое интересное было дальше. В тот вечер я не спешил и шел на электричку, какая придет. И дойдя до перрона, мог выбирать – благо их отправлялось целых две с разницей в четыре минуты. По каким-то соображениям я выбрал одну из них. И вот
     в моем вагоне, а их в составе 10 – 12,
     и именно в моем купе, которых в вагоне 15 – 20, –
     – на сиденье лежала оставленная кем-то газета бесплатных объявлений для жителей окрестностей той ветки, по которой я искал жилье, притом, что поезда, идущие с этой станции, сходятся с трех разных направлений и потом уже вместе следуют в ту сторону, куда я в тот вечер ехал ночевать –
     – но и это еще не все! Газета была не целой. Всего несколько страниц. Раскрываю. Да, именно те, где о найме жилья. Тут же, из электрички, звоню. Первое объявление. Третье. Седьмое... Да, это мы давали, но уже сдали. Восьмое. То же самое… Наконец, последнее в списке. Ну совсем не хочется звонить: и от станции далеко, и дороговато. На всякий случай набираю номер. Нет, еще не сдали. Приезжайте, посмотрите. На следующий же день еду. Местечко чудное. Цену сразу же сбавили безо всякого торга и ощутимо для меня – на целую тысячу рублей, и хоть и при этом все равно осталось дорого и я прикинул, что поживу немного и начну искать что-нибудь подешевле и поудобней, но вот уже прошел немалый срок, и каждый месяц откуда-то берется нужная сумма. Я уже почти перестал этому удивляться.

     Никогда не думал, что буду жить в каком-то Дмитрове и обрету здесь столько нечаянных радостей.

     Но почему года три назад, когда в наш храм принесли и оставили кучу ставших ненужными книжек, газет, календарей и я, как всегда, рылся в них, я сразу напал на брошюрку «Дмитров. Прогулка по городу»? Я давно не собираю краеведческой литературы, а этот путеводитель был невелик и так хорош, что невозможно было его не взять. Но ведь в церковь такие книги не приносят...

     А из Дмитрова мне через год пришлось все же уехать.

     Недели за две до того, как я, теперь уже вооруженный интернетом, засел за поиски новой квартиры, в одном из храмов, случившемся на нашем паломническом пути, в обычном ворохе бесплатных книг я присмотрел себе лишь одну, но какую! чудесную повесть о любимом святом, Савве Сторожевском. А потом были долгие просмотры десятков сайтов четырех российских областей и стольких же железнодорожных направлений. Купить или снять именно то, что тебе нужно, при всем современном обилии информации все равно не просто.

     Мне выпало подмосковное Колюбакино – из-за своего удобства, сговорчивости хозяев, дешевизны и тишины.

     В первый же воскресный день с утра отправляюсь, влившись в ручейки идущих с других улиц поселка принаряженных людей с простыми, «непарадными» июньскими цветами в руках, в местный храм Рождества Богородицы.

     Икон в храме много. Повсюду – эти же самые васильки или незабудки. В каждом букетике – любовь. Все образа, конечно, или Царицы Небесной, или Николы-заступника, или целителя Пантелеймона. А наши-то родные, русские, ищу глазами, есть? Ну как же... На самом видном месте – он, преподобный Савва, Звенигородский и всей России чудотворец. Вспоминаю, что и обитель его – тоже во имя Рождества Богородицы. Зря, что ли, шестьдесят автобусов с паломниками туда сопроводил да о святом Савве в дороге рассказал, а потом в духовном училище реферат писал – тоже о нем, родимом. А от моего нового дома до Звенигорода – каких-то двадцать верст с малым.

     В тихой своей комнате, под пение лишь птиц за окном (в кущах нашего поселка частенько даже и кукушка свое вещает), прочитываю немаленькую повесть за один день. И только после этого догадываюсь, что не только она, но и тот давнишний краеведческий путеводитель были посланы мне в благословение.

     Радостно гостить на Твоей земле, Господи!
 
     С кем – с кем, а с преподобным Саввой у нас все серьезно.

     В конце той зимы, когда писался и реферат о Преподобном, я закончил работу о «философии брака» на примере нескольких живших незадолго до нас счастливых семей, и сам занимался ее изданием. Красивый макет мы с моим издателем Володей сверстали, смету на печать немалого тиража рассчитали. Оставался махонький такой штришок. Заплатить. А денег-то как раз и не было. Сколько-то, конечно, удалось скопить. Что-то пожертвовали мои путешественники и читатели. Все равно – крохи. Тысяч тридцать пять недоставало. Всего лишь.

     Смешная для иных сумма, но где ее достать, я, человек далекий от бизнеса, не представлял.

     На Вербное воскресенье в тот год пришелся наш поход к преподобному Савве, собравший десятка два участников. Под ярким мартовским солнышком рассказываю над обрывом к Сторожке-реке о Преподобном и делюсь со слушателями своей незадачей. Говорю, что наша новая, нужная книга как бы и существует уже, но...

     Помочь не прошу – кто ж такую сумму пожертвует.

     Но иногда, бывает, ищешь необходимое, с ног сбиваешься, а тут внутри какое-то блаженное спокойствие.

     Под вечер приходим на гору Сторожу и становимся в соборе Рождества Богородицы, у самого гроба Преподобного, на вечернюю службу. А по пути домой подходит одна из паломниц, Вероника: «Пусть ваша книга увидит свет. Деньги у меня есть, договоримся, заедете, а вернете как сможете». Я, прикинув, назвал срок: полгода-год. Вышло – самую чуточку больше...

     Я не собираюсь говорить о чудесной материальной помощи преподобного Саввы Сторожевского в издании моей книги, не дождетесь.
 
     Хотя мало ли...

     Но вот что знаю наверняка: случайным ход событий того дня не был точно.

     Ведь и сам день-то был – благословенным...

5. СТАТЬИ, ОЧЕРКИ, ЭССЕ

Валерий ИВАНОВ
(г. Ногинск, Московской области)

МАРАФОНЫ БОРИСА МАШЕНКОВА

     Борис Николаевич Машенков из Электроуглей… Наверное это имя знают лишь немногие в нашем Богородском городском округе. 31 мая 2021 года на 72-м году жизни он ушёл от нас.  Машенков это человек, прославлявший около сорока лет наш край своими пробегами, марафонами, в которых постоянно занимал призовые места в своей возрастной группе, он был одним из ведущих марафонцев России. А ещё он был замечательным человеком и великолепным фотохудожником.
     С Борисом я познакомился в начале 80-х годов двадцатого века. В 1983 году в возрасте 41 год я пробежал свой первый соревновательный марафон – 42 километра 195 метров. Это был Московский международный марафон мира. К бегу обратился после многолетней болезни сердца. Впервые оно начало беспокоить в восемнадцатилетнем возрасте, когда я получил третью группу инвалидности. Мне удалось снять опасные симптомы с помощью физических упражнений и инвалидность сняли. Но через несколько лет сердце снова начало болеть. Прочитав книгу Гарта Гилмора «Бег ради жизни», начал регулярно систематически тренироваться в 32-летнем возрасте. Таким образом постепенно подготовился к марафону. Сердце давно перестало беспокоить, укрепились его мышцы, укрепились все системы организма. Тогда я ещё не был знаком с Машенковым. Знакомство произошло немного позже, на  последующих марафонах.
    Я знал Бориса как хорошего бегуна, марафонца из Электроуглей, видел его на пробегах, но мало общался с ним. В какое-то время Машенков после одного из марафонов в Москве подошёл ко мне и сказал: «Мне надоело… Скажи, когда у тебя день рождения». Я сказал, Борис в свою очередь назвал дату своего рождения. Так началась наша дружба, дружба необычная, марафонская.
    При встречах с Машенковым, общении с ним, я узнал краткую его биографию. Борис рассказал мне, что он родился 18 ноября 1949 года в Тамбовской области. Место рождения – село Шапкино. Его отец был учителем и директором в местной школе. Мать его тоже была учителем, преподавала химию и биологию в школе. Получив среднее образование в школе, Борис поступил в Кузбасский политехнический институт, который закончил в 1972 году. После окончания института получил направление для работы по специальности в Институт электроугольных изделий, расположенный в городе Электроуглях Ногинского района Московской области. Его специальность – химик-технолог. Закончил аспирантуру, опубликовал более ста научных статей. Получил медаль «Изобретатель СССР» и звание «Почётный машиностроитель». Там он проработал до пенсии. Уйдя на пенсию, работал в Москве, на стадионе на Воробьёвых горах. Электроули стал для него второй родиной. Там он начал тренироваться, бегать, был членом местного клуба любителей бега «Уголёк». В Электроуглях Машенков женился. Родилась дочь. Борис увлекался художественной фотографией, начиная с 1969 года делал интересные снимки и постоянно совершенствовался. Свои фотоработы он выставлял на выставках в Электроуглях, Ногинске, Электростали и в Мучкапе Тамбовской области. Машенков призёр конкурсов  фирмы КОДАК, журналов «Цветники» и «Вестник цветовода». Борис подарил мне в разное время несколько своих замечательных фоторабот. Все они, в рамках и паспарту, висят на стенах моей квартиры и украшают её. Машенков был фотокорреспондентом московского клуба любителей бега «Мир». Он сделал для клуба на протяжении многих лет множество фотографий с соревнований. Фотографии Машенкова публиковались в журналах «Бег и мы» и «Физкультура и спорт».
     Наша дружба с Борисом продолжалась много лет. Мы встречались на соревнованиях, находясь дома, часто разговаривали по телефону, бывали друг у друга в гостях. С Борисом мы обменивались опытом тренировок, давали друг другу советы. В феврале 1997 года я организовал в Ногинске клуб здоровья «Движение» и Машенков не раз приезжал на наши встречи.
    В начале двухтысячных годов я написал стихи под названием «Песня бегуна-марафонца» на известную мелодию. При написании песни некоторые слова для неё помог подобрать мой друг Борис Машенков.
    Марафоны для Бориса Машенкова играли особую роль. Они не просто увлечение, а его любовь, его счастье, его жизнь. Чем старше становился Борис, тем сильнее была его любовь к марафонскому бегу. И хотя с годами скорость бега у него немного снижалась,  зато число преодолённых марафонов за каждый год росло. Если в первые свои марафонские годы Машенков преодолевал в год 3 – 5 марафонов, то постепенно число их выросло до двух и более десятков. А за 2019 год, когда Борису было 70 лет, он преодолел 32 соревновательных марафона.
     Машенков большинство марафонов пробежал в Москве, много марафонов у него в Московской области и Санкт-Петербурге. Газета «Труд»  18 февраля 2011 года опубликовала статью о марафоне в Санкт-Петербурге по Дороге Жизни под рубрикой «Экстремальные герои «Труда». Это о людях, подвергающимся сверхнагрузкам. Статья называется с «Трудом» по Дороге Жизни. В статье на фотографии Борис Машенков. Марафон состоялся 30 января 2011 года. В нём приняли участие 830 человек. Машенков занял второе место в своей возрастной группе (старше шестидесяти лет). В Санкт-Петербурге есть ещё любимый Борисом марафон: он называется «Белые ночи».
С Ногинским радио я подружился ещё в 90-е годы прошлого века. Выступал, рассказывал о своих пробегах, марафонах, о нашем клубе здоровья «Движение». Диалог со мной вела замечательный радиожурналист Евгения Александровна Зайцева. Несколько раз я приглашал выступить по нашему радио Бориса Машенкова. Впервые он выступил ещё в конце прошлого века. Борис рассказывал о себе, о своих увлечениях и главном из них – марафоне. Подробно рассказывал о своём питании, тренировках и соревнованиях. Последние его выступления были в  2007 – 2009 годах. Например, он рассказал, как на одном из марафонов, когда до финиша оставалось всего 9 километров, силы стали покидать его и он почувствовал сильный голод. Не закончить дистанцию, сойти с неё было не в характере Машенкова. Ещё ни разу с дистанции он не сходил. И он продолжал, сбавив скорость, бежать. И вдруг… О счастье! Бориса догнал знакомый ему марафонец и спросил: «Хочешь бананчика?». Борис только о нём и мечтал и с радостью взял спасительный плод. К сожалению, на этом марафоне на трассе на пунктах питания бананов не было. А бананы всегда выручали Бориса. Выручил банан и сейчас: Машенков, съев банан, нарастил скорость и успешно закончил дистанцию с хорошим временем. Я всегда присутствовал на выступлениях Бориса по радио. Все его выступления  я записал с радиопередач на аудиокассеты, которые сохранил и записи в хорошем качестве можно услышать.
     В начале двадцать первого века в России значительно увеличилось количество марафонов и год от года к ним добавлялись ещё  их большое число. Особенно много новых марафонов появлялось в Москве и Борис Машенков принимал участие во многих из них. А в ноябре, когда ему отмечалось 60-летие со дня рождения, Машенков организовал, подготовил и провёл вместе с Московским клубом любителей бега «Мир» со своим участием марафон в Москве на Воробьёвых горах под названием «Тамбовские волки». Такое название предложил ему я и Борис одобрил, сказав, что оно напоминает ему малую родину. На финише участникам выдавали очень красивые медали. В марафоне приняли участие очень сильные бегуны из Москвы и других городов. Марафон состоялся 21 ноября 2009 года. Участники преодолели классический марафон – 42 километра 195 метров. Это три круга по 14,1 километра вдоль Москвы-реки. Машенков показал для шестидесятилетнего бегуна замечательный результат: 3 часа 40 минут и 31 секунду.  Я незадолго до марафона получил травму позвоночника, но принял в нём участие, хотя дистанцию сократил: преодолел один круг – 14 километров 100 метров. Атмосфера была праздничная несмотря на пасмурную погоду. В помещении, на трассе, был накрыт праздничный стол со всевозможными угощениями. Участники марафона тепло поздравили юбиляра.  А в конце торжества устроили фейерверк. Об этом марафоне был создан любительский фильм, его можно увидеть в ютубе.
     Борис Машенков был инициатором и организатором вместе с администрацией Мучкапского района Тамбовской области  марафона «Мучкап – Шапкино – Любо!». Он мечтал о марафоне на своей родине и мечта его осуществилась. Первый марафон «Мучкап – Шапкино – Любо!» состоялся 3 ноября 2012 года. Марафон стал проводиться ежегодно в начале ноября, быстро стал популярным и знаменитым.  Всех бегунов привлекает необыкновенно тёплая, дружеская атмосфера на нём. Марафон  стал международным: в нём каждый год принимают участие более 1000 бегунов из России, Украины, Белоруссии и других стран. Участники могут выбрать посильную для себя дистанцию: марафон, полумарафон, 10 километров, а для маленьких детей предназначен «сладкий забег» на одну сороковую часть марафона.  Рабочий посёлок Мучкапский – районный центр с населением всего 6 тысяч человек, но участник мучкапского марафона 80-летний бегун и писатель Андрей Львович Чирков, преодолевший марафон на всех континентах, сказал: «Посёлок Мучкапский может сломать все стереотипы о российской глубинке». В Мучкапском обилие красивых памятников, чудесный фонтан с подсветкой, построены большие спортивные сооружения для занятий и крупных соревнований, посёлок хорошо благоустроен. В 2012 году в Мучкапском был установлен бронзовый памятник работы Зураба Церетели  поэту и писателю Борису Пастернаку, сидящему на скамье и держащему в руках книгу. Борис Пастернак проезжал и останавливался здесь в 1917 году.
     Состоялось восемь таких марафонов. В прошлом, 2020 году, этот марафон из-за коронавируса отменили. Девятый марафон «Мучкап – Шапкино – Любо!» состоится 7 ноября 2021 года и будет посвящён памяти Бориса Машенкова.
      Летом 2017 года Машенков оказался в ногинской больнице на нетяжёлой полостной операции. Я приходил к нему в палату после операции. Борис восстанавливался и намеревался скоро приступить к тренировкам. Я записал его аудиорассказ об истории марафона «Мучкап – Шапкино – Любо!». Я пробежал в течение 25 лет более тридцати соревновательных марафона и преодолел на соревнованиях большое количество и других, разных по километражу дистанций. Последний марафон я преодолел в 2008 году, когда мне было 66 лет. После травмирования позвоночника продолжал пробегать другие дистанции.  Машенков же в последние годы предпочитал только марафоны. Последний свой марафон Борис Машенков преодолел в конце 2020 года, ему шёл 72-ой год. На его счету 307 марафонов и 2 сверхмарафона, по их количеству он уступает всего двум – трём марафонцам России.
     Марафонцы – люди с сильным характером, обладающие колоссальной выносливостью, невероятным терпением, преодолевающие все преграды. Как тяжело сложился для Машенкова один из последних его марафонов, он написал в социальных сетях: «В воскресенье, 21 июня 2020 года, преодолел свой 300 марафон. ПЕРВЫЙ МАРАФОН, который бежал практически без подготовки после самоизоляции под проливным дождём и по воде, в грязи. Но преодолел. На трассе два раза падал. Разбил в кровь ноги и руки. Но финишировал. Пробег падал на день медработника. Впервые на нём не фотографировал, т.к. смартфон разрядился. Спасибо организаторам».
     О марафоне написано много статей, книг, писали о нём и известные писатели. Кто-то назвал марафон жизнью в миниатюре: первые километры это детство, дальше по дистанции – взросление, взрослая жизнь и счастливая старость. Но финиш марафона это не финиш жизни, а её радостное продолжение. Поэтому можно сказать, что Борис Машенков, преодолев 307 марафонов, прожил 307 радостных, счастливых жизней. Он всегда бегал с девизом «Я люблю тебя, жизнь!».
      На марафоне «Мучкап – Шапкино – Любо!» существует традиция: после пробега каждый участник марафона сажает именное дерево на трассе марафона. Аллея Марафонцев  каждый год увеличивается, на ней планируется посадить 42195 деревьев по числу метров марафонской дистанции. Дорогой Борис! Мы, твои друзья, будем тебя помнить всегда! О тебе будут помнить твои земляки. Будут помнить о тебе и деревья, посаженные тобой и твоими друзьями  на аллее Марафонцев.
                24.06. 2021 г.

 6. СТИХИ

Людмила КУЗЬМИНА
(п.г.т. Вербилки, Талдомского г.о., Московской области)

МАМОЧКЕ

Год подползает к рубежу
В тяжеловесной раме.
И чем себя я награжу?
Конечно же мечтами!

Наилегчайшие мечты
Без груза за плечами
Расстались с миром суеты,
Усталость укачали.

А грёза! Вот она, смотри!
И слушай, и внимай.
Видать достойна воскресить
И пригласить на чай.

Не смело посмотреть в глаза,
Не веря волшебству:
--"Ты задержись, не исчезай,
Я в ДЕТСТВО поплыву".

Ах, детство! Мой счастливый край!
Как благодарна я,
Что тот блаженствующий рай
Смогла создать ОНА!!!

О, мама!
                Ты со мной всегда.
Чрез груз твоих забот
Смогла пройти моя судьба,
Не потеряв оплот.

Я без боязни приняла
Отмеренное мне.
Себя духовностью спасла,
Поклон, поклон тебе!

Все ты, наитие твое!
Благодарю тебя!
Прозрела выше, бытие
В духовность обратя.

И я готова разделить
Душевность, лиру ту,
И безвозмездно раздарить,
Задвинув суету.

Слеза от счастья горяча:
Ведь вот мечта сбылась!
И у родимого плеча
Согрелась, грезя всласть!!!
02.12.2020г.


***
Мои стихи не просят песен,
Их музыка живёт внутри.
В объемной форме интересно
Сваять сокрытый мир строки.

Метафорою -- их подспорьем
Порою в увлеченьях я.
Несёт прили'вною волною
В мир зазеркалия меня.

Артикуляций, построений,
Размеров смешанных структур
Взыскает рифма в упоенье,
Гордясь рождением "фигур".

Они звучат -- плод размышлений,
Кадят изысками с "горой".
В их музыкальном построенье
Звучит оркестр, меняя строй.

Звук -- поэтическая мера,
А рифма -- форма и акцент.
Слетают мысли оголтело
В очередной эксперимент.
05.12.2020г.

***
Мои зверячьи "поплавочки",
Мои урчащие комочки,
Тепло и нега, и уют
Меня находят там и тут.

Здесь нет унылости двуногих,
Сплошная прыть четвероногих.
Глаза, усы, хвосты и шубы
Под рыжемастные причуды.
Звучит секстет многоголосый,
Ковчег напоминая грозный.

А память в осень возвращает,
Где метроном шаги считает.
Голодный писк, холодный ветер
И малыши дрожат в кювете,
Сидят в завязанной коробке
Уже покорные судьбе.
--"Ну, что, замёрзшие вы кнопки,
Вам повезло, пойдем ко мне".

В тепле и сытости достойно
Вам Добродетель явит лик.
Покинувшим пусть будет больно,
Пусть хлещет совестью навзрыд.

А вас нашел приют надежды,
Призвал в объятия свои.
И в доброте моей безбрежной
Останетесь живыми вы.

Переживем болезни вместе,
Решим проблемы поважней,
Устроив жизнь с совместной песней
Хозяйки--мамы и зверей.

Все возвращается на кру'ги
Признательностью у дверей.
Вот так спасаем мы друг друга,
Учитесь, люди, у зверей!
07.12.2020г.


Татьяна ХЛЕБЯНКИНА


ГИМН РОДНОМУ ГОРОДУ ТАЛДОМУ

Город яблонь плывет над планетой-

Мой любимый, старинный, родной!

Он прекрасен весною и летом

Среднерусской своей красотой.

Что ему и дожди, и морозы

И нашествие, даже – ковид!

Под покровом Архангела грозным

Слава Талдому! – песней звенит.

И живут здесь четыре столетья

Мастера: башмари, кузнецы

И рождаются в радужном свете

И врачи, и певцы, и купцы!

А весной расцветает подснежник

И сады тут парят над землей...

Здравствуй, Талдом зеленый и нежный!

Журавлем возвращусь я домой!

3-4.6.21 Владимирской иконы Божией Матери


Леонард СИПИН
(п.г.т. Вербилки, Талдомского г.о., Московской обл.)


ЮРОДИВЫЙ

 Так получилось, взял и народился,
 Родителям подарок иль судьба,
 На божий свет блаженный появился,
 Порою жизнь заведомо груба.

 Такого встретишь на пустой дороге,
 Бочком, бочком, в сторонку отойдёт.
 Лопочет что то, и глядит под ноги,
 И словно тень, в проулке пропадёт.

 Его глаза, как небо голубые,
 Безвольный рот, улыбка на губах,
 Слова и выражения скупые,
 Жестикуляция убогая в руках.

 Наверно так, апостолы вещали,
 Библейские, простые рыбаки,
 И в благодати силу обретали,
 И мощное движение руки.

 Темны и непонятны его речи,
 Зерно от плевел сложно отделить,
 А в голубых глазах, живые свечи,
 И доброты связующая нить...


МОРАЛИСТ

 Сумей простить заклятого врага,
 Не торопись вставать под пистолеты,
 Пусть гордость, как привычка дорога
 И мысли  чёрной местью подогреты.

 Нехорошо к любовнице зайти,
 Не к времени, не к месту и не званым,
 Любовь к обычной пошлости свести,
 И ко всему, быть беспричинно пьяным.

 Друзей не стоит часто навещать,
 Наскучишь, личный образ растеряешь,
 Затворником не лучше прозябать,
 Порою поздно это понимаешь.

 Родные дети, вечности залог,
 Не обманись, коль на зеро поставишь,
 Как ни банально, жизнь ведёт урок,
 И второгодником ошибки не исправишь.

 Учить моральный кодекс, нет смешней,
 Не те года, чтоб верить без оглядки,
 А делать выбор, с каждым днём трудней,
 Судьба не терпит эти игры в прятки.


ВИЗАВИ

 О землю топну каблуком,
 Она, голубушка пружинит,
 Тропа  ведёт за окоём,
 Где по полям себя раскинет.

 А за спиной безмолвно тень,
 Зимой и летом, рядом вечно,
 И главное, что ей не лень,
 Ходить  за мною бесконечно.

 Лишь зарумянится заря,
 Шагаю, есть на то причина,
 Тень, прототип поводыря,
 Давно привычная картина.

 Я по делам, она за мной,
 Я к женщине, и ей неймётся,
 Когда сравняюсь я землёй,
 Несладко ей одной придётся.

 Кому и для кого служить
 И стать зеркальным отраженьем,
 С кем слиться воедино, жить,
 Без всякого на то сомненья..

 Ни свет ночного маяка,
 Ни солнца луч, ни отблеск молний,
 Про моего проводника,
 И про меня, уже не вспомнят.


ВСПОМНИ...

 Ты вспоминая, не грусти,
 Воспоминания лишь дым.
 Года ушли и ты прости,
 За то, что был я молодым.

 За не сложившийся  роман,
 За то, что уходил к другой,
 Срывал цветы, был часто пьян,
 И целовался не с тобой.

 Прости, что вереницу дней,
 Черёмухи засыпал цвет,
 Что я остался верен ей,
 И ничего иного нет.


ТРИЗНА

 Любуюсь на стремительное время,
 Была весна, а нынче листопад,
 И кони ждут, звенит и плачет стремя,
 И на холме пылает чудо-град.

 А за окном кипящий муравейник,
 И солнце словно красный светофор,
 И чей-то взгляд цепляет, как репейник,
 И гул моторов, смех и разговор.

 И суетой, как прежде околдован,
 Почувствовав давно забытый пыл,
 Очередной идеей очарован,
 Но слава богу, во время остыл.
 
 И понимаешь поздно, слишком поздно,
 Кого то в свою веру обратить,
 Над головою весело и грозно,
 Вот, вот порвётся тоненькая нить.

 Осыпется светлеющий суглинок,
 Закроется, сомкнётся  глубина,
 Прощальный круг, обыденность поминок,
 И тяжелей надгробий тишина.


ВИДЕНИЕ

 Когда в душе царит ненастье,
 Нежданно явится она,
 Прообраз призрачного  счастья,
 И эфемерна и нежна.

 На смертных женщин не похожа,
 Неповторима и чиста,
 Не позовёт меня на ложе,
 Кровать останется пуста.

 Не принесёт в себе изъяна,
 Не принесёт с собой греха,
 Как сон полуденный не звана,
 Неизъяснима и тиха.

 Пройдёт и сядет на колени,
 Не чувствую ни жар, ни хлад,
 И тонкий лик скрывают тени,
 И девственный скрывают взгляд.

 Целую бледные запястья,
 Вдыхаю запах неземной,
 Но что мне призрачное счастье,
 Когда я выпит был другой...


ПОДЕЛКА

 До поры мы все герои,
 Строим планы на века
 Бьём копытом, землю роем,
 И включаем мужика.

 Если хворь, пустое дело,
 Крестим грудь на образа,
 И шагаем бодро, смело,
 Стороной прошла гроза.

 У обочины нам тесно,
 Шире шаг, труба зовёт
 Среди равных скучно, пресно,
 Пропустите ка вперёд.

 Вавилон, столпотворенье,
 И пигмейский беспредел,
 Лопнет у творца терпенье,
 И на небе есть предел.

 Длань опустится на темя,
 Ненароком упадёшь,
 На часах споткнётся время,
 Пробежит пугливо дрожь.

 Вспомнишь божию поделку
 Что под сердцем, как брелок,
 Позовёшь судьбу сиделку,
 Мол ещё не вышел срок.

 Разноцветная игрушка,
 Краски полные огня,
 Что ребёнку погремушка,
 Как я буду без тебя?.

 В райских кущах уверяют,
 На воротах нет замков,
 Там счастливчики гуляют
 Выше солнца, облаков.

 Это там, а мы пониже,
 От пенатов ни ногой,
 Нам родной эдем поближе,
 Пусть сподобится другой.



 ДЕВЯНОСТЫЕ

Владимир ОСТРИКОВ
(Ставропольский край, г. Нефтекумск)
Член Российского Союза писателей


ТЕНИ

1.
Тень на заборе от света фонарей,
Неимоверно сгорблена,пуглива,-
Продвинулась вперёд,остановилась
И позвала к себе другую тень.
Ребёнка тень продвинулась легко,
Слилась с высокой тенью на мгновенье
И замерла в немом оцепененье,
Всё так же озираясь - никого.

На расстоянии держалась третья тень.
Была она и чётче и массивнее,
В пружинном шаге ощущалась сила.
И безразличие...
Рождался новый день...
И тени превратились в силуэты,
Неясные,как отраженье сна.
Декабрь дышал и холодом и ветром.
И очень далеко была весна...

2.
На окраину города вышли все трое,
По дороге,шагая теперь не спеша.
Было время всё вспомнить,
              прочувствовать горе,
От которого стонет и плачет душа.
И мужчина смахнул с глаз скупые
                слезинки,
Посмотрев на оборвыша-малыша.
Встретив взгляд,отвернулся.
Сухие крупинки
Белой нитью тянулись вдоль
                камыша.

Они вышли на свалку и двинулись
                дальше,
Инстинктивно сжимая пустые котомки.
В их движениях не было вычурной
                фальши,
Это были голодные серые волки.
Разбрелись по дымящимся мусорным
                кучам,
Стали пищу искать,разгребая завалы.
Полусгнившей картошки здесь всё ж
                было мало,
Что голодным казалась находкою
                лучшей.
3.
Двадцать лет проработал он вместе
                с женой
На бетонном заводе и в холод
                и в зной,
Ни здоровья,ни сил не жалея:
                "Так надо!"-
Это было девизом,и сердцу
                наградой.
Но в стране начиналась тогда
                перестройка,
Сокращенье-чумой называли
                в народе.
Закрывались цеха и заводы-гиганты,
Все с надеждой смотрели:поможет
                Атланта!

Закардонный,слежавшийся мелкий паёк-
Повод для болтовни и словесной
                бравады,
Лишь народ познавал тот
                печальный урок,
Только он ощутил на себе
                ёмкость правды.
Вот закрыли и этот бетонный завод
И растерянность,страх,
                охватили округу.
Кто-то с лёгкой душой перешёл
                жизни брод,
"Перестроившись"быстро,
                закрутился по кругу.

4.

Наш герой растерялся - он был
                не готов
К перемене такой столь жестокой
                и быстрой.
Летом как-то спасал скудный
                рыбный улов,
В мелководной речушке,с названием
                "Истра".
В осень взяли работать его на поля,
Заплатив за три месяца свеклой
                и капустой.
Ели это всю зиму,и не было дня,
Когда б не было в сердце тоскливо и
                грустно.

И вопрос "почему?"долго спать
                не давал,
Ведь кругом сокращали одного
                из семьи,
Помогали устроиться,если двоим
Приходилось уйти,когда цех
                закрывали...
Время шло.Вырастали долги за жильё,
Опустело село,все искали работу.
Жена как-то сказала:"Здесь мы,точно,
                умрём,
Может,лучше поедем на север мы к брату?..."

5.

Затуманила мозг их рекламная пыль,
Окрутили,опутали в пересылочном
                пункте,-
Без вещей,документов,за тысячу миль
Они в тёмной степи рыли временный
                бункер.
Сообщить не могли они брату жены.
А ему-то такая обуза по силам?
И,казалося,делали всё,что могли,-
Всё надеялись,ждали,искали,просили...

Только зря... И надежда погасла
                в сердцах,
К ним,чужим,относились здесь сухо,
                враждебно,
Словно нож все держали за пазухой... Страх
Постепенно прошёл.Лишь
                суждения режут.
А затем и они перестали терзать,
И года потекли в пьяном,слёзном
                дурмане.
Нет надежды,нет правды
И что тут сказать?
Стало всё безразлично им
В этом тумане...

...Тень на заборе от света фонарей,
Неимоверно сгорблена,пуглива,-
Продвинулась вперёд,остановилась.
И позвала к себе другую тень...

             01.12.2001г.


 7. ПАМЯТЬ

***
День 30 июня 1996 года, – вспоминала Зоя Петровна, сестра по-
эта – с утра ничего не предвещал. Помню, накануне из литературного
объединения приехал поэт Юра Рыбин. Он хотел узнать, смогут ли
шкулевцы провести у Жени свою традиционную встречу. Брат в это
время себя плохо чувствовал. У него болело горло. Но перенести встре-
чу с районными поэтами на другой день он не захотел.
Шкулевцы появились у нас в субботу, примерно часу в 11-м. Как
всегда, читали стихи, спорили о литературе. В промежутке произносили
тосты, пили чай. Пели под гитару. Расстались часов в пять... Когда все
ушли, я подошла к Жене. Он был в хорошем настроении. Стал размыш-
лять об издании своей книги. Поужинали, и я легла отдохнуть. А когда
вскочила, чтобы напоить его чаем, он уже умер...»
Проститься с поэтом собрались родные, друзья, односельчане, сре-
ди них председатель колхоза им. М.Горького, Почетный гражданин
Московской области В.Я.Мамров, много других людей. Лейтмотивом
выступавших стала мысль: вся жизнь Зубова умещается в одном слове
– подвиг.
По свидетельству З.П.Зубовой, за три дня до смерти Евгений Зу-
бов рассуждал в слух о суровой логике забвения, о том, что вечной памяти не бывает.
Однако земляки не забыли Есенина Видновского края.
( Из статьи А. П. Зименкова)


Евгений ЗУБОВ


РАССВЕТ

Обретает в свете раннем
Первозданный цвет земля.
За околицей – туманы,
В росах матовых поля.
Небо лёгкой позолотой
Красят скрытые лучи.
На футбольные ворота
Собираются грачи.
Им, проснувшимся, неймётся
Видеть рано поутру,
Как пунцовый мячик солнца
Новый день введёт в игру.

***
Бросив факельный отсвет в притихшее озеро,
В свой последний и гибельный час
Запылали леса золотисто и розово,
Быть замеченными стремясь.

Каждый кустик и деревце каждое
Нам дарили багрянца узор,
Освещая селенья и склоны овражные,
И далёкий холмистый простор.

До того, как угаснуть, уйти отрешёнными
В белый дым снегопада, в неистовость вьюг, –
Всё кивали цветными горящими кронами
Многочисленным птицам, летящим на юг.


***
В сонном воздухе нить паутины,
Словно трещинка в тонком стекле.
Золотые шары, георгины
Мирно нежатся в позднем тепле.
Ни беспечного детского смеха,
Ни задорной вокруг беготни,
Ни весёлого вольного эха
Не услышишь в сентябрьские дни.
Только бабочки кружат над домом.
Только воздух по-летнему сух.
Да как летом плывёт невесомо
Над цветами и травами пух.


***
Листва сирени сочно зелена,
До поздних дней не изменяет цвета.
В окно посмотришь – прежняя она.
И кажется, что за стеною лето.
Зелёный цвет дарит душе покой.
Но стоит только выйти мне наружу,
Как тотчас лес за Гришкиной горой
В окраске жёлто-рыжей обнаружу.
Всё ближе, ближе осени пожар.
Весь в красном сходит вишенник с пригорка.
А то, что я за лето принимал, –
Зелёный куст под окнами, и только.


СВЕТ И ТЕНЬ

Там, где солнце, – разлито тепло
По осенней траве и цветам.
Кто на солнце, тому повезло –
Лето всё ещё царствует там.
Кто в тени оказался – беда!
Грозный холод острее косы:
Прожигают ладошку листа
Леденящие капли росы.
Я в блокнот собираю слова,
Славлю осени светлые дни.
И не слышу, как ропщет трава,
Оказавшись в моей тени...


***
День на исходе, свет идет на убыль.
Тенями разлинована дорога.
Привстав на цыпочки, хотят ещё немного
Цветы и травы солнышка пригубить.
В минуты эти отдыхают люди,
Лучам закатным подставляя лица.
Грач на столбе, задумчивая птица,
К светилу повернулся чёрной грудью.
Пока оно за лесом не пропало –
Спешим попасть в черту тепла и света…
Как будто дня с тобой нам было мало,
Как будто всем нам было мало лета.



ПРОЩАЛЬНЫЙ СВЕТ

Тучи хмурые нависли,
Непогоду дождь приносит.
В грусть окрашивает мысли
Переменчивая осень.
Но леса, сады и рощи,
На сквозном ветру сгорая,
На судьбу свою не ропщут,
Веру в солнце не теряют.
Ждут, когда оно пробьётся
И вокруг согреет дали.
В ожиданье долгом солнца
Сами солнечными стали.
В серый день, в тумане волглом
По краям дороги дальней
Источают свет недолгий,
Золотистый свет прощальный.


СКВОРЕЦ

Возле нашего крыльца,
На ветвях корявой груши
Вижу чёрного скворца.
Как люблю его я слушать!
Снова крылышки вразлёт,
Песней горлышко полощет.
Даже если дождик льёт,
Улетать скворец не хочет.
Боевит и голосист,
Он поёт, как пел в апреле.
И слетает жёлтый лист
Под его шальные трели.


РАДОСТЬ БЫТИЯ

Ненастье отступило, отошло.
Настали дни, один другого краше.
Нежданное и щедрое тепло
Согрело вдруг луга, поля и чащи.
Повеселела стылая земля.
Леса зарделись дымчатым румянцем.
Стоят в аллеях, словно новобранцы,
Подстриженные ветром тополя.
Открылась даль прозрачная для взора,
Своих красот осенних не тая.
И нет в природе скрытого укора,
Есть только радость, радость бытия.


***
От летнего зноя и пыли
Отвыкли люди давно.
Осенние ветры закрыли
Открытое в лето окно.
К уюту жилья привыкая,
В предзимнем домашнем тепле
Мы пасмурным утром читаем
Автограф дождя на стекле.
На листьях – прожжённые пятна
От падавших звёзд по ночам.
Со временем осень понятней
И ближе становится нам.


***
Дом отдан в руки гулкой тишине,
Лишён многоголосой шумной речи.
Багровый отблеск солнца на стене
Дрожит и бьётся, словно пламя в печке.
За дверью дождь... Как зябко одному,
Как холодно, когда приходит осень,
Когда душа, не зная почему,
Вниманья и заступничества просит.
На что-нибудь направив долгий взгляд,
Сидишь, молчишь, в одну уставясь точку.
…А влажный ветер разбирает сад
Настойчиво, упрямо, по листочку.


ЗЕЛЁНАЯ ЗВЕЗДА

Не долог свет осеннего заката.
Задумчивые сумерки земли
Смягчаются улыбкой виноватой
Лесов багряных, гаснущих вдали.

В венце садов притихшая деревня
Живые звуки ловит за рекой,
Где гомонит грачиная вечерня,
Устраиваясь в роще на покой.

Сырая мгла ползёт широким фронтом
Из каждого овражка и куста.
Подруга вечера – зелёная звезда –
Зажглась, дрожа над стылым горизонтом.


ДВОЙНИК

Я посмотрел рассеянно в окно,
Где слышалось осеннее волненье,
И было так ненастно и темно, –
Как вдруг своё увидел отраженье…

Двойник нежданный оказался строг.
Очерченный оконным переплётом,
Он предложил мне подвести итог
Моим делам – победам и просчётам.

Вонзив в меня неумолимый взор,
Стал задавать мне трудные вопросы.
Спросил о том, как жил я до сих пор,
Чего достиг, встречая эту осень?

А я не знал, что отвечать ему
На те вопросы, заданные резко.
И горькую, мучительную тьму
Задёрнул торопливо занавеской...


***
За ночь земля листом покрылась палым.
В ненастном небе птиц пролётных нить.
Нас учит жизнь довольствоваться малым –
Тем, что имеем, учит дорожить.

Ещё в душе живёт тоска о лете,
Но осень обживается уже.
И день, и ночь шумит холодный ветер,
Разучивая в рощах букву: ш-ш-ш-ш...


***
Теперь, осеннею порой,
Ещё милее мне земля, –
Когда туманной пелёной
Покрыты хмурые поля,
Когда минорный, серый дождь
С садами шепчется окрест,
Когда чудес уже не ждёшь,
А принимаешь всё как есть.
Как есть в немой дремоте дня –
С застывшим небом, сном дорог,
С намёком дальнего огня
О том... что вечер недалёк.


ЖУРАВЛИ

Мерцали уголья, потрескивая сухо,
В них чёрно-алый плавился огонь.
Старик-пастух нам подал знак и к уху
Приставил задубевшую ладонь.
Мы стихли, устремляя к небу взоры.
Был в лёгкой дымке синий небосклон.
Смотрели мы и услыхали вскоре
Неясный звук, что был похож на стон.
Печальные звучали переливы –
Летели в поднебесье журавли.
Их клин тревожный двигался красиво
Над сонными пространствами земли.
Старик смотрел на небо неотрывно,
Седой не опуская головы,
Как будто слушал благовест призывный,
Несущийся из горней синевы.
Вот голос птиц растаял в отдаленье,
А он стоял, картуз держа в руке.
И, видимо, от долгого гляденья
Был след слезы на старческой щеке...


***
Вслед за птицами к югу плывут облака,
Задевая деревьев сутулые кроны.
Ветер листья срывает с кустов ивняка –
Устилает речные затоны.

Неприветлив простор. День, как сумерки, мглист.
Чёрный куст у воды, словно рваная верша –
Бьётся мелкой рыбёшкой единственный лист.
…Да гудят провода по полям безутешно...


***
Кусты разбрасывают солнце
С листвою мокрой пополам.
Последний лист на ветке бьётся,
Просясь в попутчики к ветрам…

Он ввысь взмывает, словно птица,
Парит в холодной вышине.
С зимою белою боится
Остаться он наедине.


ПРОЩАНИЕ

Мерцают лужи, небо мглисто,
Исхлёстан мокрым ветром край.
Прощай, соседство чутких листьев,
Соседство вольных птиц, прощай.
Мы жили в мире, жили дружно,
Тепло погожих дней ценя,
Сегодня нам прощаться нужно
Под равнодушным взглядом дня.
До встречи в солнечном апреле!
Когда ожившая земля,
Весне вернувшейся поверив,
Решится всё начать с нуля.