воодушевлённый этим конкурсом http://stihi.ru/2021/06/27/2861
я подумал, зачем мелочиться, дай-ка попробую,
заодно и с текстом познакомлюсь.
Убить или убыть? Вот грань вопроса.
Казаться благородным, и страдать
унизившись под градом острых стрел?
Или, сражаясь с горьким морем бед, разить клинком
бесформенные волны, встающие бесчисленной грядой? Погибнуть и уснуть?
Вновь обрести покой. Во сне сказать, что мы закончили
безумные боренья против законной милости природы.
Да, это плоть, и это завершенье -
желанный, искренний конец - так умереть. Уснуть. Венец
сонетов видеть. Можно ль видеть сны? Да, вот зацепка
наивной простоты колоды карт, тасуемых
во снах, последних, мертвых, крепких. А жизнь, как пауза,
предвосхищая прах, бездумно долго держит и томит
своей значительностью перед тьмы провалом.
Кнут палача и суд неправого над правым, кто вынесет
презрение времён, в которых каждый третий оскорблён?
Мученья нелюбви, медление законов,
чиновья наглость, небреженья спесь,
и вечно терпеливая заслуга попыток — недостойных,
потому что есть простейший выход -
обнажить клинок, и будешь счастлив тем, что ты умолк.
Так — лучше, чем потеть, кряхтеть
в усталой тяжести невыносимой жизни.
Однако же страшимся умереть -
незнанье неизведанной страны, с которой нет обратных перелётов,
смущает ум. Подсказывает что-то, что легче все болезни перенесть,
их зная. Чем не знать того, что есть
за той чертой, куда мы попадём.*
Так человек становится труслив, и воли радостной
прилив, что смехом брызнет, сменяется отливом мыслей бледных.
Так предприятие всей нашей прежней жизни
в миг отступает под ударом волн.
И тонет в волнах наш несчастный чёлн.**
Прелестная Офелия, о нимфа!
Перелистай мои грехи в своих молитвах.
___________
* И есть ли там вообще аэродром? ))
** Так грань из закалённого стекла ломается на точке напряженья.
To be, or not to be, that is the question:
Whether ’tis nobler in the mind to suffer
The slings and arrows of outrageous fortune,
Or to take arms against a sea of troubles
And by opposing end them. To die — to sleep,
No more; and by a sleep to say we end
The heart-ache and the thousand natural shocks
That flesh is heir to: ’tis a consummation
Devoutly to be wish’d. To die, to sleep;
To sleep, perchance to dream — ay, there’s the rub:
For in that sleep of death what dreams may come,
When we have shuffled off this mortal coil,
Must give us pause — there’s the respect
That makes calamity of so long life.
For who would bear the whips and scorns of time,
Th’oppressor’s wrong, the proud man’s contumely,
The pangs of dispriz’d love, the law’s delay,
The insolence of office, and the spurns
That patient merit of th’unworthy takes,
When he himself might his quietus make
With a bare bodkin? Who would fardels bear,
To grunt and sweat under a weary life,
But that the dread of something after death,
The undiscovere’d country, from whose bourn
No traveller returns, puzzles the will,
And makes us rather bear those ills we have
Than fly to others that we know not of?
Thus conscience does make cowards of us all,
And thus the native hue of resolution
Is sicklied o’er with the pale cast of thought,
And enterprises of great pitch and moment
With this regard their currents turn awry
And lose the name of action. Soft you now!
The fair Ophelia! Nymph, in thy orisons
Be all my sins remember’d.