День спит – ночь глядит
Эссе
Лучше зажечь свечу, чем проклинать
тьму.
Э. Рузвельт
Что такое жизнь наша? Горение свечи:
стоит лишь дунуть Тому, Кто её дал, -
и она потухла.
И. Кронштадтский
Люди, как свечи, делятся на два типа:
одни - для света и тепла, а другие – в
жопу…
Ф. Раневская
Мольеровский Журден был удивлён, узнав, что всю свою жизнь говорил прозой. Надеюсь, что читатели предлагаемого эссе не испытают подобного чувства, когда встретятся со следующим утверждением: человек обретается во множестве миров. При этом важно отметить, что под мирами здесь понимается некое пространство, в котором все его сущностные элементы функционируют на основе единых законов и принципов жизни и развития. Позволю себе, во всяком случае, провести некую схематичную инвентаризацию этих миров. Прежде всего – это основная дихотомия: объектный и субъектные миры, то есть внешний мир по отношению к человеку и его внутренний мир. Следующая градация миров, как производная объектного мира, явлена мирами живой и неживой природы. В мире живой природы существуют в свою очередь мир суши и водный мир. В них можно выделить и мир человека, и мир животных, и мир земноводных, и мир млекопитающих, и мир насекомых, и множество других. Неживая природа представлена горным, пустынным, морским, речным, растительным, космическим и прочими мирами. Эти, выше обозначенные реальные, объектные, миры, можно соотнести с идеальным миром, миром иллюзорным, хотя степень недостоверности весьма вариативна в представляющих его мирах, находящихся в сложной системе связей и обусловленностей. В данном случае речь может идти о мире знаний идей, о мире философии, о мире религии, о мире эзотерики, о мире сновидений и фантазий. Поскольку реальный и идеальный миры существую в едином пространстве, именуемом планета Земля, то между ними естественно образовались взаимозависимости и продуктивные общности. И если объединить эти взаимопроникновения реального и идеального миров, то может утверждать, что в результате этого мыследействия можно говорить о третьем мире – о синкретическом мире. Наиболее полно этот мир представляют мир науки, виртуальные технологии и мир культуры. Виртуальная реальность обусловлена компьютерной техникой. То есть созданная на её основе интернет-реальность порождает идеальный мир. Наше взаимоотношение с этими мирами зиждется на понимании, на восприятии их к разнообразие текстов. Коллаборация амбивалентных свойств понимающих практик человеческих сознания и чувств с текстом порождает смыслы. Иными словами, культура – это мир смыслов, где текстами являются и книги, и театр, и кино, и музыка, им танец, и живопись, и иные её материальные объекты. Здесь естественно задать вопрос: что такое смысл как продукт взаимодействия понимающей мыследеятельности и текста? Упрощенно определяя данное понятие, можно утверждать, что смысл - это сущность, значение, функциональная особенность, которые выявляет для себя отдельное сознание, понимая слово, предложение, высказывание или текст книги, Для иллюстрации этого определения обратимся к творчеству известного автора-исполнительницы Вероники Долиной, к тексту её песни «Свеча», где есть такие строки:
Не гаси меня, свечу!
Я ещё гореть хочу.
Я жива ещё покуда,
Не гаси меня, свечу.
Это метафорическое сравнение человека со свечой порождает неожиданный смысл понятия свеча. Свойственность свечи истаивать до исчезновения поэтесса использует для создания неожиданного образа: жизнь человека истаивает, как и свеча. Так появляется новый смысл для понятия свеча, это понятие, ранее понимаемое как источник света, как предмет для освещения, стало интерпретироваться как некая ипостась человеческой жизни. И свет свечи тоже переосмысляется: он теперь содействует поэту в его творчестве, являясь его условием, неким своеобразным тригером.
Без поэта нет свечи,
Без свечи - поэта.
Эти строки создают любопытный нарратив, а именно: мир смыслов концепта свеча в творчестве российских поэтов. Рассмотрению этого феноменального явления собственно и посвящено данное эссе. Вполне естественно, что это рассмотрение начнётся с уже заявленного здесь дискурса: самоидентификация лирических персонажей российских поэтов со свечой.
У Иосифа Бродского в стихотворении «Подсвечник» есть примечательное рассуждение о природе отношений человека и принадлежащей ему вещи.
Сатир, покинув бронзовый ручей,
сжимает канделябр на шесть свечей,
как вещь, принадлежащую ему.
Но, как сурово утверждает опись,
он сам принадлежит ему. Увы,
все виды обладанья таковы.
Сатир — не исключенье. Посему
в его мошонке зеленеет окись.
Вывод об обладании вещи человеком парадоксален. И не очевиден, хотя поэт обнаруживает следы такого взаимодействия в текстикулах Сатира: «Посему в его мошонке зеленеет окись». Свеча, являясь спутницей поэтов в повседневном бытие, непременно должна была оставить свой след в сознании мастеров поэтического слова. Бродский сформулировал эту мысль более афористичным образом: поскольку заливает стеарин
не мысли о вещах, но сами вещи. Только в залитых стеарином сознании могло возникнуть вот такое обобщение: жизнь человека в её развитии есть ничто иное, как аналог существования свечи. У трёх поэтов можно проследить динамику этого уподобления. Николай Травникъ являет такую интенцию человека:
И как свеча я жить хотел – старался
Дышать-писать, не ведая оков.
И передает своё очарование свечой, ее способностью, постепенно сгорая, щедро дарить свет:
Свеча горела ярко и легко…
Уж с половину от неё, то – малость.
Я видел это, всё равно казалось,
Что до сгорания ещё так далеко.
Свеча горела ярко и легко…
Всё тельце меньше фитиля – так сжалось.
И благостно принимает её уход из жизни: своим существованием и подвижничеством она оставила свой след, способствуя поэту в творчестве.
Свеча – сгорела… Ясно и легко
Душа дымком недолгим отходила
И вот ушла. Из глубины ж стихов
Любовь – неугасимая – светила.
Сподвижничество свечи является для данного поэтического персонажа моральной нормой..
У Глеба Горбовского лирический герой, оглядываясь на прожитую жизнь, делает странный вывод:
В негасимую свечу
превратился я для многих.
Но знакомясь со всем текстом этого произведения, убеждаешься, что ничего удивительного в этой сентенции нет. Ведь он стучит по корням дороги, гладит голову воде, жжёт соринки в бороде леса, подставляет спину дождю, чтобы тому мягче литься на землю, бросает кому-то сухарики…
Я с утра уже стучу
по корням своей дороги.
Глажу голову воде
парой выкрашенных вёсел.
Жгу соринки в бороде
леса,
канувшего в осень.
Чтобы мягче лился вниз,
подставляю ливню спину.
Чтобы кто-то что-то грыз,
я сухарик вкусный кину.
Я копаю и сверлю,
я взрываю скал оскалы.
Его пассионарность сродни главной функциональности свечи – быть полезной для людей.
Дорога, речная гладь, лесной мусор, дождь, голодные существа, камни скал – всё под его присмотром и вниманием. Даже огромное туловище нашей планеты не обходится без его заботы:
Спит уставшая земля
под моим нелёгким телом.
Спящее человеческое тело согревает своим теплом уставшую планету, давая ей блаженство комфортного сна. А когда настанет новое утро, то оно вновь окунётся в подвижнические деяния будней: дороги, речные глади, лесной мусор, дожди, голодные существа и камни скал.
Если первый поэт только обозначил своё желание прожить свою жизнь как свеча, то второй показывает действенную реализацию этого посыла. Третий поэт, а это Самуил Маршак, как бы продолжает моление Вероники Долиной. Но это не беспокойство о своей жизни-свече, а прощение о спасении сыновьего света бытия.
Чистой и ясной свечи не гаси,
Милого, юного сына спаси.<…>
Вот он стоит одинок пред тобой
С двадцатилетней своею судьбой.
Ты оживи его бедную грудь.
Дай ему завтра свободно вздохнуть.
Метафорическое видение свечи как некоего аналога человеческой судьбы посетило и Осипа Мандельштама в его историческом экскурсе.
Увы, растаяла свеча
Молодчиков калёных,
Что хаживали вполплеча
В камзольчиках зелёных,
Что пересиливали срам
И чумную заразу
И всевозможным господам
Прислуживали сразу.
Глеб Горбовский, ранее цитируемый здесь поэт, справедливости ради надо заметить, не мыслит себя свечой, он только сообщает, что таковым его видят другие. Личной самоидентификацией с этим предметом домашнего обихода у него не наблюдается. Чего не скажешь о лирическом субъекте Арсения Тарковского, заявившего в своём обращении к близким буквально следующее:
Я свеча, я сгорел на пиру.
Соберите мой воск поутру,
И подскажет вам эта страница,
Как вам плакать и чем вам гордиться,
Как веселья последнюю треть
Раздарить и легко умереть,
И под сенью случайного крова
Загореться посмертно, как слово.
Близки к этому признанию исповедальные строки Валерия Брюсова:
О да! я - тёмный мотылёк,
Но я и светлая свеча.
Я чувствую свои лучи;
Их свет приветен и глубок,
И ты над пламенем свечи,
Вливая жгучие лучи,
Кружишься, белый мотылёк!
Истаивание и светоносность, как свойственности свечи, позволили этим поэтам перенести данные сущностные качества в представление смыслов своего земного бытия.
Смысловая близость к данному моменту прослеживается у Арсения Тарковского. Правда, он ограничивается только сопоставлением своего бытия со свечой.
Мерцая жёлтым язычком,
Свеча всё больше оплывает.
Вот так и мы с тобой живём
Душа горит и тело тает.
Метафизическое начало человеческой жизни Александр Кушнер тоже увязывает со свечой, с её светоносным пламенем.
Сидели мы плечо к плечу,
Казалось, думал каждый
О том, кто первую свечу
В нас засветил однажды.
Горело мало, что ли, свеч,
Туман сильней клубился,
Что он ещё одну зажечь
Решил - и ты родился.
Пронзительные строки Якова Полонского, посвящённые безвременно уходящему из жизни Николаю Некрасову, вновь возвращают к метафизике возникновения человеческой жизни, обозначенной Кушнером.
Я помню, был я с ним знаком
В те дни, когда, больной, он говорил с трудом,
Когда, гражданству нас уча,
Он словно вспыхивал и таял как свеча,
Когда любить его могли
Мы все, лишённые даров и благ земли…
Но есть другая грань у метафизики свечи, грань, которую тоже можно соотнести с таинствами и смыслами рождения, жизни и смерти человека. Религиозное и мистическое – вот что сопровождает горящая свеча во многих поэтических творениях. Вернее не сопровождает, а создаёт возможность общаться с той инстанцией, которая имеет возможность влиять на судьбу человека. Свеча – как начало молитвенного обращения к Всевышнему, к сонму святых. Именно об этом свидетельствует Тертуллиан, раннехристианский теолог: «Никогда не совершается у нас богослужения без светильников, но мы употребляем их не для того только, чтобы разгонять мрак ночи - литургия совершается у нас при свете дневном, но для того, чтобы изобразить чрез это Христа - свет несотворённый, без которого мы и среди полдня блуждали бы во тьме».
Теплящие свечи церковные и свечи пред иконами в домашних пределах впечатляющей чередой представлены в российской поэзии. Примечательно в этом плане стихотворение Надежды Павлович, полузабытой поэтессы серебряного века, когда-то бывшей «женщиной Блока».
Поставь свечу перед Казанской
И больше сердца не тревожь!
А помнишь ночь, напев цыганский,
Боль, отвращенье, скуку, ложь?
Но чистотою негасимой
Сияют первые снега;
Морозные ложатся дымы
На скованные берега.
И всё прошло. Лишь в тёмной церкви
Мерцает малый огонёк,
Лишь чёрные осыпал ветви
Уже не тающий снежок.
Гори, свеча, - моей молитвой,
Гори, пока достанет сил,
Чтоб милый друг пред поздней битвой
Свою тревогу погасил...
Пройдём смысловыми тропами этого сочинения. Две свечи фигурируют в этом тексте. Одну лирический персонаж Павлович настоятельно советует своему визави возжечь у иконы «Казанской» Божьей матери с молитвой о даровании душевного успокоения, столь необходимого в преддверии ухода из земного существования, в котором было достаточно греховного и суетного: «напев цыганский, боль, отвращенье, скука, ложь». Душе страждущего теперь потребна такая же гармония, что явлена ему в божьем мире:
<…> чистотою негасимой
Сияют первые снега;
Морозные ложатся дымы
На скованные берега.
Ибо всё его настоящее сосредоточено на мерцающем пламени свечи «в тёмной церкви», а прошлое покрыто флёром забвения, как чёрные ветви деревьев белым снежным покровом. И заключает это описание пронзительная кода лирического персонажа, в которой звучит молитвенное обращение к другой свече, уже затепленной им самим:
Гори, свеча, - моей молитвой,
Гори, пока достанет сил…
О чём эта молитва? Ответ на это вопрошание несколько неожиданный. Это прошение к всевышнему, чтобы молитва, сказанная при зажжении свечи пред упомянутой иконой, дошло до адресата и обрело действенную силу, а именно:
Чтоб милый друг пред поздней битвой
Свою тревогу погасил...
Тут стоит уточнить, как понимается «поздняя битва»? Скорее всего, эта описание того, что происходит с человеком, когда очевидность близкого смертного исхода им осознана, и он переживает внутреннюю драму: чарующая сладость жизненного бытия и ожидающее безликое вечное успокоение вступают в его сознании в противоречие, где победа уготована последней инстанции. И молитва перед иконой - это молитва о даровании душевного покоя при принятии такого неизбежного исхода.
К каким же молитвам являются триггерами возожжённые свечи в стихах российских поэтов? При этом нужно хорошо понимать, что молитва есть явление сугубо личное, если не сказать сакрально интимное. Поэтому достойно удивления, о ком печётся Инна Лисянская, ведь её слова, обращённые господу, не о себе, не о своём ближнем - это моление о многострадальной отчизне.
Горит свеча, не видя ничего, -
Ни Матерь Божью, ни её Младенца,
Свеча слепа от света своего,
От фитильком пропущенного сердца
Сквозь стеарин. Но слышит, как молюсь,
В словах одних и тех же повторяясь:
«Прости, Господь, помилуй нашу Русь!»
И чувствует - молюсь, над ней склоняясь.
Однако задолго до появления этих проникновенных строк, в декабре 1915 года, озвучена при свечном озарении молитва о благоденствии родной земли, о даровании ей божественного благословления – «предвечного Слова». Именно на такую благодать уповала тогда Зинаида Гиппиус:
Но вихрям, огню и мечу
;;Покориться навсегда не могу,
;;Я храню восковую свечу,
;;Я снова её зажгу
;;И буду молиться снова:
;;Родись, предвечное Слово!
;;Затепли тишину земную,
;;Обними землю родную...
Век спустя, в июне 2016 года, у Терентiя Травнiка ( И.Алексеева) некий
персонаж озаботился людом, длящему свою жизнь на «земле родной». Таким весьма метафоричным субъектом является время, то самое время, что, по мысли Михаила Хераскова, всё «рушит, портит и разит», неожиданно теплит свечу в имя благополучной эволюции человека. Положительный венец развития люда здесь видится в его нахождении в лоне божественных истин и норм.
До человека человечек
Дорос и вот он, человек!
А время ставит, ставит свечи
Который год, который век,
Чтоб этот прежний человечек,
Чтоб этот новый человек,
Став таковым бы шёл навстречу
К Тому, кто имя ему рек.
Так пусть пылает – плачет свечка,
И держит оттиски клише,
Чтоб человек, вдруг человечком
Не оказался бы в душе…
Белла Ахмадулина в такие моления о стране обитания всё же привносит нечто личное, сущностно важное для неё самой.
В золотом Свети-Цховели
ставлю бедную свечу.
малым камушкам во Мцхета
воздаю хвалу и честь.
Господи, пусть будет это
вечно так, как ныне есть.
Пусть всегда мне будут в новость
и колдуют надо мной
родины родной суровость,
нежность родины чужой.
Но молитвы о родной земле, об отчизне, о человеческом духовном здравии в её пределах всё же не являются преобладающими среди тех, что произносятся при восковом свечении. Ряд таких словесных текстов открывает горячечное моление уже цитированной здесь З. Гиппиус, обращённое к всевышнему.
Господь. Отец.
Мое начало. Мой конец.
Тебя, в Ком Сын, Тебя, Кто в Сыне,
Во Имя Сына прошу я ныне
И зажигаю пред Тобой
Мою свечу.
Господь. Отец. Спаси, укрой -
Кого хочу.
Тобою дух мой воскресает.
Я не о всех прошу, о Боже,
Но лишь о том,
Кто предо мною погибает,
Чьё мне спасение дороже,-
О нём,- одном.
Прими, Господь, мое хотенье!
О, жги меня, как я - свечу,
Но ниспошли освобожденье,
Твою любовь, Твоё спасенье -
Кому хочу.
При этом важно отметить, что это моление о спасении не о себе, а о другом, то есть дискурс молитвы всё же не изменился: он также направлен во вне, то есть он не корреспондируется с личной судьбой молящегося.
<…> Все её движенья,
Улыбка, речи и черты
Так полны жизни, вдохновенья,
Так полны чудной простоты…
Пред ликом этой младой девы, чьё описание приведено выше, известный гений русской словесности зажигает свечу за здравие любимой,
Чтоб луч её мерцал в ночи,
Как свет души его гонимой.
Однако одной свечой он не ограничивается:
Свечу вторую он зажёг
За упокой любви опальной.
И может, пламя горьких строк
Зажглось от той свечи печальной?
Две горьких жизни…
Два конца…
И смерть их чувства уравняла,
Когда у женского лица
Свеча поэта догорала.
Так живописует Андрей Дементьев драматические обстоятельства взаимоотношений Михаила Лермонтова и Вареньки Лопухиной. Эта поэтическая реконструкция Дементьева свидетельствует о другом дискурсе участия свечи в молитвенном предстоянии в эти исповедальные минуты душевной безысходности. Именно на помощь Создателя рассчитывают поэтические субъекты Федора Сологуба, зажигая свечи.
Я прошёл по земле
Неразгаданной тайной,
И как свет неслучайный
В опечаленной мгле.
Я к Отцу возвращаюсь,
Я затеплил свечу,
И ничем не прельщаюсь,
Ничего не хочу.
Но горний адресат не даёт никаких свидетельств, что обращение к Нему услышано.
Мой таинственный голос
Для кого прозвучал?
Как подрезанный колос,
Я на землю упал.
Я не слышу ответа,
Одинокий иду,
И от мира не жду
Ни привета, ни света.
Я затеплил свечу,
И к Отцу возвращаюсь,
Ничего не хочу,
И ничем не прельщаюсь.
В другом произведении данного поэта лирический герой тоже ждёт знамения, что его судьба в руках Бога. И такой приметой является самовозжение свечи, которую страдалец постоянно носит при себе.
Кто ни встретится со мною,
Скажет всяк с усмешкой злою:
«Эту жёлтую свечу
Для чего с собой ты носишь?
Что её давно не бросишь?»
Поневоле я молчу.
Как сказать, что верю чуду,
Что свечу беречь я буду,
И смиренно буду ждать,
Что сама она зажжётся,
И Господня изольётся
Надо мною благодать!
Эта сакральная связь свечи с божественными таинствами во всей полноте явлены Аполлоном Майковым в весьма примечательном творении.
Дорог мне, перед иконой
В светлой ризе золотой,
Этот ярый воск, возжжённый
Чьей неведомо рукой.
Знаю я: свеча пылает,
Клир торжественно поёт:
Чье-то горе утихает,
Кто-то слёзы тихо льет,
Светлый ангел упованья
Пролетает над толпой…
Этих свеч знаменованье
Чую трепетной душой:
Это - медный грош вдовицы,
Это - лепта бедняка,
Это… может быть… убийцы
Покаянная тоска…
Это - светлое мгновенье
В диком мраке и глуши,
Память слёз и умиленья
В вечность глянувшей души…
Особенно впечатляют последние четыре строки, в которых мы находим констатацию смысловой значимости свечи в религиозном молении:
Это - светлое мгновенье
В диком мраке и глуши,
Память слёз и умиленья
В вечность глянувшей души…
Формат эссе не позволяет предъявить широкую панораму свидетельств такой важной составляющей православного самосознания. Но несколько примеров всё же надо привести. Начинает этот перечень Александр Пушкин:
Заутра с свечкой грошевою
Явлюсь пред образом святым. (1816 г.)
За таким же занятием застаём мы и Фёдора Сологуба. Вот его строки из 1884 года
Я зажгу восковую свечу,
И к Творцу моему воззову,
Преклоняя главу и колени.
Бытия моего не хочу,
Жития моего не прерву,
До последней пройду все ступени.
Только воля Господня и есть,
И не я выбирал этот путь,
И куда он ведёт, я не знаю, —
И спешу я молитвы прочесть,
И не смею в ночи отдохнуть,
И главу, и колени склоняю.
Затем Александр Блок свидетельствует в 1902 году:
Я, отрок, зажигаю свечи,
Огонь кадильный берегу.
Ему вторит Михаил Кузмин, доверительно признаваясь 1910 году:
Я теплю свечи -
Мудрого жду свидания.
Через семьдесят пять лет, 11 февраля 1975 года, Юрий Кузнецов подтверждает, что роль свечи в диалоге души с небесами не иссякла,
несмотря на все минувшие исторические катаклизмы:
Я одинок, я жду освобожденья,
Как хвост кометы, жизнь свою влача.
Мне всё темней в день моего рожденья,
Всё громче Богу молится свеча.
В поэтическом наследстве Самуила Маршака есть прелестная миниатюра, рисующая незамысловатый образ горящей свечи.
Тонкая девчонка,
Белая юбчонка,
Красный нос.
Чем длиннее ночи,
Тем она короче
От горючих слёз.
Трудно себе представить, что она может быть проводницей в инфернальный мир, тем самым демонстрируя ещё одну ипостась своей сакральности. Но примеры этому можно обнаружить у многих авторов.
Вот Елена Гуро рисует фантасмагоричный мир при свете свеч.
Подана осторожно карета,
простучит под окном, по камням.
Выйдет сумрачно - пышно одета,
только шлейфом скользнет по коврам.
И останутся серые свечи,
перед зеркалом ежить лучи.
Будет всё, как для праздничной встречи,
непохоже на прежние дни.
Будут в зеркале двери и двери
отражать пустых комнат черед.
Подойдёт кто-то белый, белый,
в отраженья свечой взойдёт.
Кто-то там до зари окроплённой
будет в тёмном углу поджидать,
и с улыбкой бледно-принуждённой
в полусумраке утра встречать.
И весь день не взлетит занавеска
меж колоннами, в крайнем окне;
только вечером пасмурным блеском
загорится свеча в глубине. 1909
Свеча непременный атрибут при гадании с использованием зеркала. Атрибут, способствующий возникновению не менее страшных видений, чем те, что описаны в предыдущем стихе. В этом убеждает Афанасий Фет, создавая следующую страшилку.
Зеркало в зеркало, с трепетным лепетом,
Я при свечах навела;
В два ряда свет - и таинственным трепетом
Чудно горят зеркала.
Страшно припомнить душой оробелою:
Там, за спиной, нет огня…
Тяжкое что-то над шеею белою
Плавает, давит меня!
Ну как уставят гробами дубовыми
Весь этот ряд между свеч!
Ну как лохматый с глазами свинцовыми
Выглянет вдруг из-за плеч!
Ленты да радуги, ярче и жарче дня…
Дух захватило в груди…
Суженый! золото, серебро!.. Чур меня,
Чур меня — сгинь, пропади!
1842
Однако через шестнадцать лет он создаёт совершенно благостную картину рождественского гадания.
Помню я: старушка-няня
Мне в рождественской ночи
Про судьбу мою гадала
При мерцании свечи,
И на картах выходили
Интересы да почёт.
Няня, няня! ты ошиблась,
Обманул тебя расчёт;
Но зато я так влюбился,
Что приходится невмочь…
Погадай мне, друг мой няня,
Нынче святочная ночь.
Что, – не будет ли свиданья,
Разговоров иль письма?
Выйдет пиковая дама
Иль бубновая сама?
Няня добрая гадает,
Грустно голову склоня;
Свечка тихо нагорает,
Сердце бьётся у меня.
В свою очередь Александру Ширяевцу не до умиротворяющих изображений. Ему видится нечто готическое, бесовское. Его поэтический персонаж отваживается на встречу с тёмными силами лишь бы заглянуть в своё будущее.
Месяц скатною жемчужиной
Засветился над горой.
- Выйди, званый, выйди, суженый!
Правду, зеркальце, открой!
Крестик снят... Одна я в горнице,
Ставлю свечи у зеркал...
- Кто покажется затворнице:
Стар иль молодец-удал?..
Вот и полночь... Жутко... Слышу я.
Как хохочет, весела,
Нечисть страшная под крышею,
Пляс бесовский завела...
Кто-то тянется и корчится.
Метит лапою обнять...
- Убежала бы, да хочется
О заветном разузнать...
Месяц скатною жемчужиной
Льет узорные лучи.
- Выйди, званый, выйди, суженый!
Сердце, сердце, не стучи!
В опусе Давида Бурлюка эта потусторонность приобретает совершенно алогичное толкование.
Перед зеркалом свеча
С странной миной палача
У девичьего плеча
Острие влачит меча,
Вкруг её ночная тьма,
Исступленная зима
Угловата и пряма,
Оковавшая дома.
1901
Чтобы избавиться от магии этой абсурдности, стоит погрузиться в сюжетную драматургию очаровательно волнительного девичьего гадания, столь последовательно описанного Василием Жуковским.
Вот красавица одна; К зеркалу садится; С тайной робостью она В зеркало глядится; Темно в зеркале; кругом Мёртвое молчанье; Свечка трепетным огнём Чуть лиёт сиянье… Робость в ней волнует грудь, Страшно ей назад взглянуть, Страх туманит очи… С треском пыхнул огонёк, Крикнул жалобно сверчок, Вестник полуночи.
Подпершися локотком, Чуть Светлана дышит… Вот… легохонько замком Кто-то стукнул, слышит; Робко в зеркало глядит: За её плечами Кто-то, чудилось, блестит Яркими глазами… Занялся от страха дух… Вдруг в её влетает слух Тихий, легкий шёпот: «Я с тобой, моя краса; Укротились небеса; Твой услышан ропот!»
Оглянулась… милый к ней Простирает руки.
С помощью свечи и зеркала ещё не такое увидится или услышится. И не дай бог заговорить с этими видениями, тут уж, наверняка, всё может закончится весьма печально. Хотя, если допустить, что для человеческого сознания потребность в диалоге одна из самых востребованных, стоит ли удивляться, что вербальное общение с фантомами, продуцируемыми зеркалом при свете свечи, должно состояться. Магия этих обстоятельств не оставляет сознанию другого выбора. Но когда это наваждение отсутствует, когда в обыденной жизни сознание вдруг вступает в словесный контакт с материальным или даже с абстрактными категориями, то это достойно нашего недоумения. Например. Степан Щипачёв в мартовские дни 1969 года, когда мужское сословие страны было озабоченно тем, как бы выглядеть достойно в глазах нежной женственности, пребывал не в общение с ней, а со своим демиургом – со временем:
Ах, время, помедли, помедли!
Я знаю, куда я влеком,
а ты вокруг солнца петли
кладёшь и кладёшь венком.
Не счесть на земле рассветов,
закатов, что будут на ней…
Ах, время! Дай мудрых советов
и неторопливых дней!
Сетевая поэтесса Рита Ватт, 2008 год, тоже ведёт диалог с этим вершителем судеб, хотя и более нервичный, предъявляя ему свои претензии:
Вы ведь Время? И я не ошиблась, да?
Мне сказали, Вы можете дать ответ...
Почему Вы, порой, как в песок вода?
Для чего столько тьмы, когда нужен свет?
Бесконечно щедры на исходе дня,
Отчего Вас немного в счастливый час?
Как же так? Вы в себя мою жизнь приняв,
На фальцет променяли свой чудный бас…
В доверительности своего диалога со временем ей не уступает другой автор – Руслан Олесов, 2016 год.
- Послушай, Время, можно я посплю?
- Поспи, а я пойду.
- Не справедливо!
Во сне я не мечтаю, не люблю,
И выгляжу не очень-то красиво!
- Твои проблемы - спать, не спать, идти
Бежать или жалеть о том, что было,
Нам всё равно с тобою по пути,
Нет силы, чтоб меня остановила!
И далее время даёт этому своему вопрошателю развёрнутое разъяснение своего естества:
- Прошу тебя, ну, не несись так вскачь,
Дай мне понять, что ты от меня хочешь.
Ты - доктор, говорят, нет, ты - палач!
Ты вылечишь меня, потом прикончишь!
- Я не палач, не доктор, я - купец,
Зав складом под названием странным "вечность",
Расчётливый, бесстрастный продавец,
Я отмеряю людям бесконечность!
И жизнь, без перерывов на обед,
Я продаю погонными часами...
- Что делать с ней, какой оставить след...?
- Вот это уже вы решайте сами!
Поэтому стоит ли изумляться тому, что свеча, этот обыденный атрибут домашнего уклада, может подвинуть человека на разговор с ней.
Странным в воспроизведении Виктором Соснорой диалога человека и свечи является не сам этот факт, а то, что он происходил на холме. Этому может быть только одно объяснение: автору сподручнее беседовать на вершине холма – только там он находит уединение для занимательных вопросов и ответов.
Если ночь не в ночь, -
ни луна, ни фонарь,
я хожу на холм
со своей свечой.
Вопрос: - Зачем?
Мой ответ: - Меч аз есмь.
Вопрос: - Почему?
Мой ответ: - У меча пять роз:
белизна свадеб
герб соловья
чёрный чай любви
ребус страниц
ещё стакан, -
вот вам пять…
Теперь ты свеча
отвечай:
- Сколько жизни лет?
- Жизни - сто.
- Завтра - знаешь мне?
- Завтра - здесь.
- Что я - на час?
- Только - ты.
- Где бессмертья знак?
- Без смеха - ответ не в ответ!
Замысловатыми тропами бродят фантазии поэтов. Дело не в том, что у Виталия Амурского свечи ведут между собой разговор, а в неправдоподобной длительности их бытия. Одна горела ещё в эпоху Клеопатры, египетской царицы, в пятидесятые - сороковые годы до нашей эры, другая светила при жизни Пушкина в первые десятилетия девятнадцатого века, третья когда-то привечала заблудившегося путника своим ярким пламенем, глядючи в беспросветную мглу за окном.
- Я осветила ночь Клеопатры, - сказала одна из свеч.
- Я осветила пушкинский лист, - молвила ей другая.
- Я указала страннику путь, — третья шепнула.
Только четвертая промолчала,
гореть продолжая кому-то.
И как этих свечей угораздило быть в одном месте с той, что своим светом помогала кому-то? Видно, условность в искусстве тут правит бал. Та самая условность, что позволила Федору Сологубу 4 июня 1918 года обратиться к свече со столь проникновенным обращением, что можно полагать: поэт рассчитывал быть услышанным ею.
Ты гори, моя свеча,
Вся сгорай ты без остатка, -
Я тебя гасить не стану.
Ты гори, моя свеча, -
Свет твой мил мне или нет,
Пусть кому-нибудь он светит.
Догорай, моя свеча,
Вся сгорай ты без остатка.
Многими десятилетиями позже Игорь Воротников в рождественскую ночь вновь потревожил свечу не менее истовым обращением.
Гори, гори, моя свеча
В рождественскую стужу.
Я знаю, в дверь не постучат,
Там за окошком кружит.
И все дороги замело,
Дороги и тропинки,
И снег царапает стекло,
Как острою тростинкой.
И никого на свете нет,
Чтобы душа звенела.
Гори, гори, негромкий свет,
Сияй звездою белой.
Гори, гори, свеча моя,
Мы все как будто свечи.
Горим, дыханье затая,
В рождественскую вечерь.
Однако свеча не только субъект для неожиданных обращений, но и объект для неоднозначных манипулирований. Быть атрибутом церкви или домашней комфортности – это одно дело, обыденное вполне, а бродить по пустыне – это какой-то форс-мажор. Именно его можно обнаружить в экзотической зарисовке Леонида Семёнова.
Я пустынею робко бреду
и несу ей свечу восковую.
Ничего от пустыни не жду,
ни на что не ропщу, - не тоскую.
Ахматовская героиня, находясь в остром противоречии с социальным режимом своей родины, берёт свечу в своё хождение по терниям отверженной жизни, берёт для того, чтобы та могла вместе с ней пережить лихолетье несвободы.
Зачем вы отравили воду
И с грязью мой смешали хлеб?
Зачем последнюю свободу
Вы превращаете в вертеп?
За то, что я не издевалась
Над горькой гибелью друзей?
За то, что я верна осталась
Печальной родине моей?
Пусть так. Без палача и плахи
Поэту на земле не быть.
Нам покаянные рубахи,
Нам со свечой идти и выть.
Эту тему одухотворённого участия свечи в таком хождении впечатляюще продолжает Елена Ушакова-Таланова.
Что за мелодия звучит?
- Молчу, молчу...
- Но что ты делаешь в ночи?
- Несу свечу.
- Ах, не поймёт тебя молва...
- И не прошу.
- Да ты сама едва жива.
- Но я дышу...
- Коль есть и солнце, и луна,
И фонари,
Зачем свеча твоя нужна?
- Она горит.
- А если в руки к палачам?
- Не нам решать.
- Зачем волнуется свеча? -
- Она душа...
- Тебе бы надо отдохнуть.
- Не по годАм...
- Не донесёшь – неблизок путь.
- Я передам...
- А сила чья в твоём плече?
- Родных краёв...
- Что за огонь в твоей свече?
- Семи слоёв...
- Сейчас не время созидать.
- Судьбу влачу...
- Что можешь Господу сказать?
- Несу свечу...
То пустыня, то российская действительность, то сицилийский городок Таормин, в котором Евгений Евтушенко наблюдал, как свечи были привлечены к участию в религиозном шествии.
В городишке тихом Таормина
стройно шла процессия с мадонной.
Дым от свеч всходил и таял мирно,
невесомый, словно тайна мига.
Впереди шли девочки - все в белом,
и держали свечи крепко-крепко.
Шли они с восторгом оробелым,
полные собой и миром целым.
И глядели девочки на свечи,
и в неверном пламени дрожащем
видели загадочные встречи,
слышали заманчивые речи.
Всё же странствия по дорогам жизни не основное назначение свечи. Она, конечно, в первую очередь домашний обитатель. Ну кто, как не она, может противостоять сумеркам и теням? Не об этом пишет Иннокентий Анненский?
Не мерещится ль вам иногда,
Когда сумерки ходят по дому,
Тут же возле иная среда,
Где живем мы совсем по-другому?
С тенью тень там так мягко слилась,
Там бывает такая минута,
Что лучами незримыми глаз
Мы уходим друг в друга как будто.
И движеньем спугнуть этот миг
Мы боимся, иль словом нарушить,
Точно ухом кто возле приник,
Заставляя далекое слушать.
Но едва запылает свеча,
Чуткий мир уступает без боя,
Лишь из глаз по наклонам луча
Тени в пламя сбегут голубое.
Яков Полонский свидетельствует о том же.
Я свечи загасил, и сразу тени ночи,
Нахлынув, темною толпой ко мне влетели;
Я стал ловить сквозь сон их призрачные очи
И увидал их тьму вокруг моей постели. <…>
Полуночных теней уловленные речи
Встревожили мой сон и подняли с постели;
Я руку протянул и вновь зажёг я свечи;
И тени от меня ушли в углы и щели…
Свеча не только противостоит тьме, она ещё символ надежды и веры в благополучие. Андрей Макаревич сие умозаключение сформулировал следующим образом.
И я хотел идти куда попало,
Закрыть свой дом и не найти ключа.
Но верил я – не всё ещё пропало,
Пока не меркнет свет, пока горит свеча.
У огня издавна существует притягательная сила, заставляющая человеческий взор неотрывно всматриваться в него. И горящая свеча обладает подобной чарующей магией. Многие российские поэты, оставаясь наедине с зажжённой свечой, не смогли противостоять искушению наблюдать за её горением. Любопытно, что им виделось и думалось при этом? У Самуила Маршака возникло фантастичный образ с фольклорно-загадочной подоплёкой.
Тонкая девчонка,
Белая юбчонка,
Красный нос.
Чем длиннее ночи,
Тем она короче
От горючих слёз.
Терентий Травник черпает жизнеутверждающую энергию в этом общении.
Свеча горела ярко и легко.
Я на свечу смотрел и любовался,
И как свеча я жить хотел – старался
Дышать-писать, не ведая оков.
Николай Рерих приходит к выводу, что именно свеча противостоит темноте.
Свечи горели. Яркое пламя трепетным
Светом все обливало. Казалось: потухни оне -
Темнота словно пологом плотно закроет глаза,
Бесконечной, страшной завесой затянет.
Философское обобщение приходит на ум Иосифу Бродскому. Свеча, конечно, помогает противостоять тьме. Но человеку, по мысли поэта, не стоит брать в пример это её сподвижничество. Он не должен участвовать каким-то образом в судьбе другого по своему намерению.
Зажжём же свечи. Полно говорить,
что нужно чей-то сумрак озарить.
Никто из нас другим не властелин,
хотя поползновения зловещи.
Не мне тебя, красавица, обнять.
И не тебе в слезах меня пенять;
поскольку заливает стеарин
не мысли о вещах, но сами вещи.
Концептуальное понимание горения свечи демонстрирует Александр Иванов. Для него в мерцании пламени свечи видится преемственная связь между поэтическими поколениями
Беру свечу. Конечно, баловство
В наш сложный век – подсвечники, шандалы,
Гусарский пир, дуэльные скандалы…
Но в этом все же есть и волшебство.
Минувший день – сверканье эполет,
Порханье дам… Но как не верить знаку
Свечи зажженной? Это ж Пастернаку
От Пушкина таинственный привет!..
Но вот свеча и мною зажжена.
И новый труд в неверном свете начат.
Свеча горит… и это что-то значит…
Внезапно понял я: да ведь она
Горит не просто так, а дивным светом
От Пастернака мне – ведь я поэт! –
Шлёт трепетный, мерцающий привет!..
Так и живу. Так и пишу. С приветом.
Перед многими сущностями после тщетных усилий разгадать их тайну, замерли умы человеческие в недоумении: тайны египетских пирамид, тайна происхождения жизни на земле, таинство загробной жизни. Есть и другие непознанные сущности. Но в их число почему-то не входит свеча. А зря. К такому выводу нас понуждает Владимир Георгиевский, пытаясь внести свою лепту в разгадывание этой тайны.
Есть неразгаданная тайна
В дрожащем пламени свечи.
Закономерно и случайно
К нему стремление в ночи.
Здесь темнота скрывает тело —
Земную нашу скорлупу,
И размываются пределы,
И в бесконечности тропу
Торит Божественная сущность.
Она невидимой рукой,
Врачуя суетные души,
Приносит сладостный покой.
Видно, поэтический персонаж Иннокентия Анненского уже имел опыт терапевтического воздействия горящей свечи на его душу. Иначе он не обратился бы к этому жизненному источнику, когда ему был не нужен солнечный обжигающий свет в противостоянии хладному сумраку ночи. Ведь ему надобно было,
<…> Чтоб не знойные лучи
Сжигали грани аметиста,
А лишь мерцание свечи
Лилось там жидко и огнисто.
И, лиловея и дробясь,
Чтоб уверяло там сиянье,
Что где-то есть не наша связь,
А лучезарное слиянье…
Татьяна Ивлева, как бы подводя итог этому осмыслению высокой означенности смыслов, потаённых в свече, слагает одические строки в её честь.
Похоже, о душе забыли боги,
Погрязшие в рутине вечных смет.
Но мой рабочий стол, как темпель* строгий -
На нём свечи сошёлся клином свет.
Свеча горела, не жалея воска,
Отпугивая тени за спиной,
• Храм -temple m., нем.Tempel.
Сошедшие ко мне с полотен Босха,
Чтобы в ночи расправиться со мной.
Свеча во мрак своё вонзала жало,
С бесстрашием приняв неравный бой.
То замирало пламя, то дрожало,
От мрака заслонив меня собой.
Подсвечник медный цвета купороса
Поддерживал свечу в ночном бою.
Сто тысяч лет никто так не боролся
За душу опалённую мою.
Гори, свеча, верши ночное бденье,
Тебя поставлю во главе угла -
Примером героическим свеченья
На бранном поле моего стола.
Однако во всех упомянутых и неупомянутых достоинствах этого по большей части стеаринового чуда можно углядеть и нечто другое. Да многое связывает её с человеком, многие её достоинства важны для него. Но если призвать на помощь уже упомянутую здесь условность, то возможно рассмотреть свечу в ином дискурсе. Надо лишь допустить, что она субъектна. То есть наделить её способностью наблюдать, разглядывать и даже предаваться сомнительному вуайеризму? При всей явной неоднозначности последнего качества всё же можно предположить, что именно этим невольно занимается свеча в сцене, описанной Борисом Пастернаком в известном стихотворении доктора Живаго «Зимняя ночь». Вот что она наблюдала:
На озарённый потолок
Ложились тени,
Скрещенья рук, скрещенья ног,
Судьбы скрещенья.
И падали два башмачка
Со стуком на пол.
И воск слезами с ночника
На платье капал.
Эротический «жар соблазна» двух тел пылал в то время, когда «мело, мело по всей земле во все пределы», и когда « метель лепила на стекле кружки и стрелы», знаки, свойственные военным картам, отражавших ход боевых действий в ходе гражданской войны, что длилась не первый год в России. Свеча заинтересованно следит не только за любовными утехами людей, но и за их уходом от внешних социальных драм и бед того времени. Их личностный конформизм здесь находит свою реализацию в эротической вакханалии, в забвении плотского соблазна.
Образ свечи как свидетеля впечатляющих сцен и событий, которые возникают в отсветах её пламени, весьма полифоничен. Вернее, впечатляет тематическое разнообразие сюжетов, которые развиваются в её присутствии. Их галерею открывают эпизоды поэтического творчества. Что это за творцы, кого наблюдает свеча в муках созидания стихотворного текста? Это Александр Пушкин.
Вот вечер: вьюга воет;
Свеча темно горит; стесняясь, сердце ноет;
По капле, медленно глотаю скуки яд.
Читать хочу; глаза над буквами скользят,
А мысли далеко… Я книгу закрываю;
Беру перо, сижу; насильно вырываю
У музы дремлющей несвязные слова.
Ко звуку звук нейдёт… Теряю все права
Над рифмой, над моей прислужницею странной:
Стих вяло тянется, холодный и туманный.
Усталый, с лирою я прекращаю спор,
Иду в гостиную…
Это и Роберт Рождественский, занятый поиском нужного слова..
Не убий! -
в полумраке
грошовые свечи горят...
Из глубин
возникают слова
и становятся в ряд.
Если боль
и набухли кровавые кисти рябин,
если бой, -
кто услышит твое:
«Не убий..»?
Сергей Поделков в свою очередь свидетельствует о таинствах своего творчества в отсветах пламени свечи.
Мне светит истиной
в строке находка,
в душе бушуют волны языка.
Ржаной ломоть и молока махотка
на деревянном блюде мужика.
Ночь вороная в бляхах,
в звёздной сбруе,
идёт, перемогаясь, за стеной.
Стол выскоблен.
Я в смысл слова связую,
отрадно знать: тень деда за спиной.
Свеча в слезах.
Бумага в мыслях острых.
Свеча и тишь. И в поле хлебозор.
Поэзия, ты подвиг духа, постриг,
ты - пытка словом,
сердца приговор.
Свеча исплакалась. И сказ неистов,
как будто в нём живёшь
в последний раз.
Вот она внимает Даниилу Андрееву , обнажающего таинство своего стихосложения.
Летопись сердца у жёлтой свечи
Долго читаю в тиши,
В грани стиха собираю лучи
Перегоревшей души.
Свеча то и дело бывает очевидцем различных жизненных коллизий. Вот она наблюдает расставание после свидания.
Я провожала его,
Поцеловал он меня.
Дрожало пламя свечи,
Я плакала от любви.
- На лестнице не стучи,
Горничной не зови!
Прощай… Для тебя, о тебе,
До гроба, везде и всегда…
По водосточной трубе
Шумно бежала вода.
Ему я глядела вслед,
На низком сидя окне… (Ирина Одоевцева)
Или была наблюдателем иного расставания двух любящих сердец, расставания последнего, волей судьбы рокового для них.
Они прощались навсегда,
Хотя о том пока не знали.
Погасла в небе их звезда,
И тихо свечи догорали.
«Я обещаю помнить вас…
Дай бог дожить до новой встречи…»
И каждый день, и каждый час
Звучать в нём будут эти речи. (Андрей Дементьев)
Идиллическая картина предстаёт перед свечой в одном из домов в русской провинции.
Есть огонь, заболтались, знать, поздней порою!..
Вон две свечки на столике дружно горят.
А за столиком сидя, старушка гадает…
И об чём бы гадать ей на старости дней?..-
Возле женщина тихо младенца качает;
Видно, мать! Сколько нежности в взоре у ней!
И как мил этот ангел, малютка прелестный!
Он с улыбкой заснул у неё на руках;
Может, сон ему снится весёлый, чудесный,
Может, любо ему в его детских мечтах. (Николай Огарёв)
Иная интрига разворачивается в следующей мизансцене, созданной Афанасием Фетом. При скудном проблесках свечи («Свеча нагорела, Портреты в тени») она наблюдает за старушкой–матерью и её дочерью, коротающими вечер. Старушка борется с дрёмой, а дочь – с искушением взглянуть в окно
На лунную ночь,
Куда душа переносится.
Подкрался, быть может, и смотрит в окно?
Увидит мать - догадается;
Нет, верно, у старого клёна давно
Стоит в тени, дожидается.
Границы условности применительно к свече весьма относительны. Ведь, кроме возможности лицезреть окружающий мир, она ещё наделена не только способностью слышать, но внимать внутренним голосам и интенциям наблюдаемых ею персонажей. Так Пастернак предоставил ей оказию присутствовать при игре польского гения.
Так ночью, при свечах, взамен
Былой наивности нехитрой,
Свой сон записывал Шопен
На чёрной выпилке пюпитра.
Ей, конечно, импонировало признание в свой адрес Терентия Травника:
Я на свечу смотрел и любовался,
И как свеча я жить хотел – старался
Дышать-писать, не ведая оков.
Свеча горела ярко и легко…
Уж с половину от неё, то – малость.
Я видел это, всё равно казалось,
Что до сгорания ещё так далеко.
Да, «свеча горела ярко и светло», Но при этом скольким томлениям духа, волнениям и переживаниям сердца и разума ей пришлось внимать, стараясь при этом быть бесстрастным свидетелем, лишь мерцанием пламени передавая затаённые сопереживания. И как быть отстранённым свидетелем, если перед тобой живописуется вот такая человеческая безысходность:
На камине свеча догорала, мигая,
Отвечая дрожаньем случайному звуку.
Он, согнувшись, сидел на полу, размышляя,
Долго ль можно терпеть нестерпимую муку.
Вспоминал о любви, об ушедшей невесте,
Об обрывках давно миновавших событий,
И шептал: «О, убейте меня, о, повесьте,
Забросайте камнями, как пса, задавите!»
В набегающем ужасе странной разлуки
Ударял себя в грудь, исступленьем объятый,
Но не слушались жалко повисшие руки
И их мускулы дряблые, словно из ваты.
Он молился о смерти… навеки, навеки … (Николай Гумилев)
Не оставили свечу безучастной минуты расставания бывших возлюбленных
Как стучит уныло маятник,
Как темно горит свеча;
Как рука твоя дрожащая
Беспокойно горяча!
Очи ясные потуплены,
Грустно никнет голова,
И в устах твоих прощальные
Не домолвлены слова.
Под окном шумят и мечутся
Ветки клёнов и берёз…
Без улыбок мы встречалися
И расстанемся без слёз... (Константин Фофанов)
Удивляет, как свече удалось сохранить яркость и живость своего свечения, наблюдая вящую тоску и грусть одинокого человека.
Что за грустная обитель
И какой знакомый вид!
За стеной храпит смотритель,
Сонно маятник стучит!
Стукнет вправо, стукнет влево,
Будит мыслей длинный ряд;
В нем рассказы и напевы
Затверженные звучат.
А в подсвечнике пылает
Догоревшая свеча… (Алексей Толстой)
Где-то пес далеко лает,
Ходит маятник, стуча;
Стукнет влево, стукнет вправо,
Все твердит о старине;
Грустно так! Не знаю, право,
Наяву я иль во сне?
Жаль, что упомянутая здесь условность всё же имеет границы дозволенного и в силу этого не наделила свечу способностью к вербальному общению. А если таким качеством свеча всё же была бы наделена, то интересно, как бы она артикулировала свои соображения в ответ на вопрошания персонажа Афанасия Фета?
Не спится. Дай зажгу свечу. К чему читать?
Ведь снова не пойму я ни одной страницы -
И яркий белый свет начнёт в глазах мелькать,
И ложных призраков заблещут вереницы.
За что ж? Что сделал я? Чем грешен пред тобой?
Ужели помысел мне должен быть укором,
Что так язвительно смеётся призрак твой
И смотрит на меня таким тяжёлым взором?
И куда лучше помалкивать и внимать благостному настроению наблюдаемого, который при её ласковом свечении отправляется в странствование по волнам своей памяти.
Голубое основанье,
Золотое острие…
Вспоминаю зимний вечер,
Детство раннее мое.
Заслонив свечу рукою,
Снова вижу, как во мне
Жизнь рубиновою кровью
Нежно светит на огне.
Голубое основанье,
Золотое острие…
Сердцем помню только детство:
Все другое - не моё. (Иван Бунин)
А в случае, описанном Александром Блоком, этот дар общения и вовсе не пригодился бы: свеча просто онемела бы, потрясённая мистическим действием, которое разворачивалось перед ней. К тому же шальной бродяжка ветер то и дело покушался на её святая святых - на пламя, что освещало весь этот готический ужас.
У окна не ветер бродит,
Задувается свеча.
Кто-то близкий тихо входит,
Встал - и дышит у плеча.
Обернусь и испугаюсь...
И смотрю вперед - в окно:
Вот, шатаясь, извиваясь,
Потянулся на гумно...
Не туман - красивый, белый,
Непонятный, как во сне...
Он - таинственное дело
Нашептать пришёл ко мне...
Свеча, будучи атрибутом, широко явленным во временны обстоятельствах человеческого бытия, оказало продуктивное влияние на образность мышления многих поэтов. Её основные качества, как то: светоносность, истаивание в процессе жизни, устремлённость своим телом в вверх, присваивались, в порядке сравнения, другим объектам. Чаще всего это были метафорические сравнения, в которых авторские фантазии и допущения не знали пределов. В начальной части данного эссе уже рассматривались творения российских поэтов, в которых жизнь человека уподоблялась обстоятельствам бытования свечи. Вот ещё несколько образчиков таких сравнений можно найти
у Арсения Тарковского:
Золотом луговых убранств
Рай я в мечтах цвечу.
Холодом мировых пространств
Гасит мне Бог свечу.
Гасит мне Бог свечу
Сказок и детских вер;
у Ларисы Миллер:
Так грустно, Господи, так грустно.
Об этом письменно и устно,
И на рассвете и в ночи.
А жизнь, как пламя от свечи.
Оно мало и ненадёжно,
Под ветром мечется тревожно,
Пытаясь выжить как-нибудь;
у Николая Заболоцкого:
Теперь уж им, наверно, легче,
Теперь всё страшное ушло,
И только души их, как свечи,
Струят последнее тепло;
у Осипа Мандельштама:
И думал я: витийствовать не надо.
Мы не пророки, даже не предтечи,
Не любим рая, не боимся ада,
И в полдень матовый горим, как свечи;
у Арсения Тарковского вновь:
Я свеча, я сгорел на пиру.
Соберите мой воск поутру,
И подскажет вам эта страница,
Как вам плакать и чем вам гордиться
у Сергея Есенина:
Есть в дружбе счастье оголтелое
И судорога буйных чувств -
Огонь растапливает тело,
Как стеариновую свечу;
у Владимира Бальмонта:
Слушай! Уж колокол плачет вдали.
Я умираю.
Что мне осталось? Прижаться лицом к Аргули!
Точно свеча, я горю и сгора;
у него же:
Свеча горит и меркнет и вновь горит сильней,
Но меркнет безвозвратно сиянье юных дней,
Гори же, разгорайся, пока еще ты юн,
Сильней, полней касайся сердечных звонких струн.
у Самойлова:
Исчерпан разговор. Осточертели речи.
Всё ясно и наглядно.
Уходят наши дни и задувают свечи,
Как музыканты Гайдна.
Любопытным покажется реестр тех объектов, которых поэты сравнивают со свечой.
Перечень этот лучше начать с обитателей неба.
- Искрятся звёзды, судеб наших свечи. (Бальмонт)
- Не с этих ли полей — во все концы, как память,
Полынь. Как птица. И не долететь
До края… Степь… И, как свеча, над нами
Качнулось небо в бок. Полынь и степь... (Пригов)
- Месяц – гуляка ночной
Вышел гулять в поднебесье…
С пачками свечек сквозь тьму
Выбежав вмиг для проверки,
Сделали книксен ему
Звёздные пансионерки… (Агнивцев)
- Клонясь, дрожит иван-да-марья.
В просвете - свечи первых звёзд
И красный очерк полушария… (Брюсов)
- Месяц - серебряный шар со свечою внутри,
и карнавальные маски - по кругу, по кругу! (Левитанский)
- На небе затеплились божьи свечи,
И стало призывно там.
Тому, кто мне встретится в этот вечер,
Я душу свою отдам. (Герцыг);
- Тут всё во мне к тебе, в прозрачный свод
для окрылённых чувств, где синью златы
сплетаются в сиреневые латы
огни свечей из ангельских высот… (Сиия Тата);
- Горит свеча в созвездье Водолея.
А на земле идут мои века,
Напоминая, что душа Кощея
От самого Кощея далека. ( Кузнецов);
- Выходи, вставай, звезда,
Выгибай дугу над прудом!
Вмиг рассечена вода
Неуклонным изумрудом.
Ты, взнесённая свеча,
Тонким жалом небо лижешь. (Ходасевич);
- Уж ночь. Земля похолодела,
С горы торопятся стада
И у господнего предела
Моргнула первая звезда.
Там, в голубой исповедальне,
Ночной монах зажёг свечу… (Шагинян);
- Планеты раскачиваются, как лампады,
которые Бог возжег в небосводе
в благоговенье своем великом
перед непознанным нами ликом
(поэзия делает смотр уликам),
как в огромном кивоте. (Бродский)
И если опуститься на земную юдоль, то чести быть сравнимыми со свечой удостоились такие сущности:
Колокольня:
Но помню над Флоренцией чужой
Розовую колокольню… Боже,
Кто ее затеплил пред Тобой
За меня, за всех нас, в жизни прохожих? (Эренбург);
Колокольня – свечой в небо,
Белый храм тяжкий крест поднял. (Волков)
Прошлое:
И нет ей опоры верней,
Чем дружбы неведомой плечи.
Минувшее ваше, как свечи,
До встречи погашено в ней. (Орешин);
Камыш:
Затрезвонит озеро обедню,
На камыш налепит вспыхи свеч. (Орешин);
Сосны:
Сосны в сумрачной кумирне
Теплят воск зеленых свеч…(Парнок);
Дым:
Шуршал песок. Костёр трещал у входа.
Дым шёл свечой. Огонь вился крючком.
И тени становились то короче… (Бродский):
Вода:
Снег взовьётся бураном у окон,
И в свечу обратится вода. (Ровицкая):
Путь:
Ты знаешь, я так люблю тебя,
что от этого не отличу
вздох ветра, шум веток, жизнь дождя,
путь, похожий на свечу… (Седакова):
Листья:
Молча ухает звездная звонница,
Что ни лист, то свеча заре. (Есенин);
Ни о чем еще не было речи...
Ни о чем еще не было речи…
Зажигаются листья, как свечи,
И дрожат, и летят, и горят… (Миллер(;
Одуванчики:
И летят ко мне навстречу…
Раздуваясь от жары,
Одуванчики, как свечи,
Как воздушные шары. (Олейников);
Глаза:
К чему печальные речи,
Когда глаза
Горят, как свечи,
Среди белого дня? (Мандельштам);
Подснежник:
Подснежники мерцали точно свечи.
Фиалки пахли гнилью. Ландыш – тленьем (Волошин);
Девичий стан:
Строен твой стан, как церковные свечи.
Взор твой - мечами пронзающий взор. (Блок);
Взгляд:
- Кто ты, милый белый брат?
Как свеча твой светлый взгляд. (Бальмонт);
Рога быков:
О, их рога меня с ума свели!
Они стояли прямо и навесно.
Сосна:
Сосны в сумрачной кумирне
Теплят воск зелёных свеч… (Парнок);
Они сияли, словно две свечи… (Ахмадулина).
Цветение каштанов:
На каштанах пышных ты венчальные
Свечи ставишь вновь, весна…(Парнок);
Любовь:
Никогда никакому ветру
Не задуть тебя, свеча Любви! (Зренбург);
Я не хочу
Задаром жечь любви свечу
Перед божественною дурой!.. (Филатов);
Свеча любви, светильник трепетный и нежный,
Что стоишь ты в миллиардах солнечных лучей?
……………………………………………………
Ты поводырь у дней слепых, и голос нежный
Несёшь в себе, что не заглушит глас ничей.
Свеча любви – ты зарево ночей,
В котором гибнет дух строптивый и мятежный. (Иванов).
Весь этот реестр, весьма неполный, и все те смыслы и значения, которые корреспондируются со свечой и что были упомянуты в этом эссе, свидетельствуют о высоком статусе этого источника света в российской поэтике. Именно это обстоятельство подвигло несравненную Беллу Ахмадулину на слова любви в адрес этого светильника.
Как я хочу благодарить свечу,
любимый свет её предать огласке
и предоставить неусыпной ласке
эпитетов! Но я опять молчу.
Какая боль - под пыткой немоты
всё ж не признаться ни единым словом
в красе всего, на что зрачком суровым
любовь моя глядит из темноты!
В последних двух строчках содержится как бы оправдание той условности, что была явлена в этом эссе: свеча смотрит, слышит, понимает всё то, что её окружает. Она, кроме того, ещё созидает ауру благоденствия там, где мерцает её огонёк.
Грибной пирог и крепкий чай.
Вино на донышке бокала.
И нам до первых птиц внимала
Хранительница тайн – свеча.
Даря покой, свеча горит –
Благословенно дружбы пламя!
Душа с душою говорит,
И ангел молится над нами. (Ивлева).
И как тут не согласиться со следующими суждениями Ремарка: «Есть ли на свете что-нибудь сентиментальнее свечи?..» и Кастанеды: «Свобода пламени свечи, которая остаётся неугасимой в мире, озаряемом светом миллиардов великолепных звёзд, остаётся неугасимой потому, что никогда не считает себя чем-то большим, чем есть на самом деле - всего лишь свечой».