Старая сказка. Леся Украинка
Поэма
Рассказать кому-то сказку?
Вот, послушайте, панове!
Только я прошу прощенья,
Что не всё в ней будет новым.
Но зачем вам, добры люди,
За новинками гоняться?
Может, иногда не лишне
И давнишним наслаждаться?
Рассказать нам кто-то смог бы
Что-то новое едва ли,
Чтоб никто из вас не брякнул:
«Э, такое мы слыхали!»
Так что всяк, кто слушать хочет,
Сядь, послушай эту сказку,
Мне лавровый дай веночек
Иль баранок просто связку.
1
Где-то там, в далёком крае, -
Где хотите, там и будет,
Так как и в стихах, и в сказках
Всё возможно, добры люди.
Где-то там, в далёком крае
Жил поэт, простой и честный,
Но к стихам талант имел он
Собственный, талант чудесный .
И лицом он, если глянешь,
Не был милым и пригожим,
Хоть не выглядел уродом, -
Божьи твари люди тоже!
Тот поэт (не скроешь правду
Видно – эдакое дело)
Петь не мог совсем, к несчастью,
Не был он певцом умелым.
Но играть давалось песни
Звонко нашему поэту,
Его песни отзывались
Стоголосием по свету.
Не был он и одиноким:
К его хате расчудесной
Молодёжь ходила часто
Слушать рифмы, слушать песни.
Его песни всем давали
Быть разумным или смелым,
Те, кто слушал, воздавали
Ему благодарность делом.
Что могли, ему дарили,
Не давали быть голодным,
И ему хватало: был он
Не голодным, не холодным.
Чуть весною шум зелёный
Оживлял дубраву с силой,
Каждый день поэт стремился
Говорить с дубравой милой.
Так однажды, утром рано
Наш поэт в лесистом крае
Слушал, может, шум дубравы
Иль стихи слагал – не знаю.
Только слышит голос, эхо,
И рога играют где-то.
Звучный лай собак и крики
Доносились до поэта.
Кони с топотом несутся,
И рога вблизи играют.
Из кустов толпа, да с псами,
На опушку выбегает.
Как назло, лежал поэт наш
На проходе, на дороге.
«Эй! – кричит он. – Осторожно!
Не топчите люд убогий!»
Те, на счастье, не за зверем
Гнались и остановились,
А то, может, на поэта
В раз последний бы дивились.
Впереди всех ехал рыцарь,
Да лихой такой и важный.
«Гляньте! – крикнул. – Что за птица?
Что ты не встаёшь, отважный?»
Не беда, - поэт ответил, -
Если сам с дороги съедешь.
Если ж рифмы убегают,
Не найдёшь их, не заменишь».
«Здесь охотники столпились, -
Молвил рыцарь, рассмеявшись. –
Слушай, убегай скорее,
Зла ещё не нахлебавшись».
«Эй, мне лиха не пугаться!
С ним всегда я, дни и ночи.
Убегай же! На таких я,
Как ты, пан, всегда охочусь.
Мои рифмы-соколята
Как взлетят до небокрая,
И они достанут быстро,
Кого нужно мне, я знаю!»
«Да какой ты, с беса, мудрый! –
Рыцарь рек. – Под небесами
Я таких, как ты, не видел,
А теперь я слишком занят.
А не то, мы бы взглянули,
Кто кого здесь одолеет.
Хлопцы, прочь его с дороги!
Пусть он мудрствовать не смеет!»
«Вот спасибо за услугу! –
Молвил наш поэт. – Несите,
Да листочки не забудьте,
Вон в траве лежат, возьмите».
«Он наверно сумасшедший, -
Крикнул рыцарь. – Ну, по коням!
Пусть он знает нашу милость,
Не заденем, не затронем.
Подожди вот тут, голубчик.
На пути обратном встречу –
Подарю тебе гостинец,
А сейчас спешу, ведь вечер».
«Не тебя я ждать согласен, -
Так поэт наш отвечает. –
Кто ж гому отдаст гостинец,
То ещё никто не знает».
Рыцарь же на эти речи
Не ответил, прочь подался;
Вновь толпа загомонила,
Лес ей звучно отозвался.
Растеклись ловцы по лесу,
По тропинкам, по опушкам.
Если бы за день сумели
Поймать хоть одну зверушку!
Очень скоро солнце стало
На закате, где-то в десять,
Стихли крики, лай и топот,
Тихо стало в тёмном лесе.
Целый гурт на той охоте
Так подбился, утомился,
Кто-то заблудился в чаще,
Кое-кто с дороги сбился.
И, отбившийся от гурта,
Едет рыцарь по низинке.
Глядь! – поэт лежит, как раньше,
На проходе, на тропинке.
«Ах, гостинцы ожидаешь! –
Молвил рыцарь и ударил
По бокам себя. – Голубчик!
Дома деньги я оставил».
Усмехнулся тот на это:
«Не тревожься, добрый пане.
У меня богатства столько,
И тебе его достанет!»
Раскраснелся в гневе рыцарь,
Был он ведь гордец завзятый,
Годный на одну лишь гордость –
Слишком этим был богатый.
«Хватит шуток! – крикнул гордо. –
Будешь знать, как шутят с нами!»
А поэт ему: «И сам я
Не люблю шутить с панами…
Видишь эту вот дубраву,
Поле, небо, сине море?
Всё моё богатство панство –
Эта роскошь на просторе.
И при всём богатстве этом
Счастлив я, сюда пришедший».
Тут воскликнул рыцарь громко:
«Этот парень – сумасшедший!»
«Может быть, - поэт ответил. –
Жить не каждому привольно,
Но я, правда, очень счастлив,
И мне этого довольно.
Я свободен, я имею
Вольны мысли-чаровницы,
Ведь для них нет в мире этом
Ни заставы, ни границы.
Всё, чего душа захочет,
Сотворю в одну минуту,
В мир таинственный надзвёздный
Я лететь на крыльях буду.
Я везде гуляю в мире,
Словно звонкий ветер в поле.
Сам свободен, и ни разу
Не нарушил чьей-то воли.
Рассмеялся бравый рыцарь:
«Сказка старая, дружочек!
Я тебе скажу на это:
Ты счастливый, да не очень.
Я бы отдал тот притворный
Мир таинственный надзвёздный
Только за земное графство
И за замок крепкий, грозный.
Я бы отдал то богатство,
Что над звёздами светило,
За один лишь поцелуйчик
От моей девицы милой…»
И хотел поэт ответить
Рыцарю, что тот – неправый,
Только солнце на закате
Уже пряталось в дубраву.
Молодые возвращались
От работ на поле грязных
И увидели поэта,
Поздоровались приязно.
Тут поэт взял мандолину
И в ответ на просьбы ясны
Заиграл, и в такт всем струнам
Песни пел, слова прекрасны.
Все вокруг него недвижно,
Зачарованно стояли,
Только сразу у девчонок
Очи ярко запылали.
Долго слушал это рыцарь,
Рек, когда уйти собрался:
«Вот как дивна сила слова!
Ворожит и не попался!»
2
Летним вечером прекрасным
Был поэт в своей хатёнке,
Он с утра по самый вечер
Там сидел один, в сторонке.
Сел поэт наш под окошком,
Слушал песни, что звучали
Над долиной и в хатёнку
Звонкой нотой долетали.
Песни стихли очень быстро,
Налетела летня ночка,
И деревья пели с ветром,
И ручей журчал по кочкам.
А поэт в своей светлице
Слушал ноты того шума,
Взглядом в темноту впиваясь,
Про себя он думал думу.
Вдруг он слышит, как подъехал
Кто-то на коне к хатёнке
И остановился; сбруя
В темноте звенела звонко.
Что за чудо! Под окошко
Кто-то тихо подступает.
Тут поэт уж не сдержался:
«Кто там?» - темноту пытает.
«Если ты злодей, прошу я,
Сжалься надо мной, любезный!»
«Это я, - ответил голос, -
Дело есть, отвечу честно».
«Кто же «я»?»– поэт не понял.
«Я, Бертольдо, рыцарь в роще».
Тут поэт узнал и голос:
«А, охотник! Помню, точно.
Заходи, прошу, в хатёнку,
Только здесь темно, неясно.
Когда здесь сижу один я,
То не жгу огня напрасно,
Но для гостя разожгу я».
Высек он огня на кремне:
Перед ним стоит Бертольдо
И ему покорно внемлет.
«Добрый вечер!» - «Добрый вечер».
Рыцарь встал в молчанье скоро,
И никак не начинались
Между ними разговоры.
«Где же твоё дело, гость мой?» -
Сжалился поэт, смирился.
Рыцарь тихо отвечает:
«Дело в том, что я… влюбился».
А поэт ему ответил:
«Чем же помогу тебе я?
Расскажи о деле больше,
Может быть, помочь сумею».
«Я влюбился, погибаю, -
Молвил рыцарь, - дни и ночи
Вижу я перед собою
Девушки любимой очи».
«Что же, - враз поэт ответил. –
Взять за ручку да жениться!»
«Ох, - вздыхает рыцарь. – Кто-то,
А не я возьмёт девицу.
Под балкон любимой донны
Каждый вечер прихожу я,
Ночи напролёт со вздохом,
Со стенаньем провожу я.
На печаль мою и вздохи
Я не нахожу ответа.
Чем приворожить сумею
Сердце милой, о поэты?
Может быть, ей приглянутся
Серенады под окошком?..»
А поэт на то: «Конечно!
Нужно ублажить немножко!»
«Голос есть, - промолвил рыцарь. –
Как стихи слагать – не знаю…»
«Ну, конечно, - тот ответил, -
Это трудно, понимаю.
Если кто-то бы на лавры
Замахнулся – будь богатый.
Нет, химерный, норовистый
Конь поэзии крылатой!»
«Это правда, - молвил рыцарь, -
И тебя я умоляю,
Чтобы ты помог мне делом.
Помню, как в лесистом крае
Ты чудесными стихами
Чаровал толпу большую.
Ты один помочь мне сможешь!
Вот, тебя о том прошу я,
И за помощь всё, что хочешь,
Дам тебе потом в награду».
«Я на это не надеюсь», -
Тот ответил, как и надо.
«Я могу найти без платы
Для приятеля отраду.
Подожди чуть-чуть: получишь
От поэта серенаду,
И для этого мне нужно
Имя знать прекрасной панны».
«Её имя – Изидора,
Её облик – милый, славный»
Больше не было вопросов.
Через срок совсем не длинный
Что-то записал поэт наш,
Снял со стула мандолину.
Показав слова Бертольду,
Мандолину дал он в руки,
Дал стихи, что родилися,
И промолвил для науки:
«Когда будешь петь,
На струнах заиграй и не срывайся:
Ut-fa-la-sol, fa-mi-re-sol…
Дальше сам определяйся».
«Вот спасибо!» – крикнул рыцарь.
Не успел поэт ответить,
Как вскочил в седло Бертольдо
И помчался, будто ветер.
Рыцарь мчался очень быстро
Через поле, через горы,
И затем остановился
У окошка Изидоры.
Вскоре под окошком этим
Мандолина зазвучала,
Из потока нежных звуков
Серенада отвечала:
«Гордо, ярко и лучисто
Светят людям звёзды, зори,
Но они тотчас же блекнут,
Когда светят Изидоре.
Как сияют бриллианты
Чисто в золотом узоре,
Но они тускнеют тотчас,
Когда светят Изидоре.
Дорогих жемчужин светлых
Очень много в синем море,
Но они тускнеют тотчас,
Когда светят Изидоре».
И едва раздались звуки
Серенады той прекрасной,
Вышла из дому девица
Посмотреть на звёзды ясны,
А как стихли под балконом
Эти мандолины звуки,
Сверху полетела роза
И к Бертольду – прямо в руки.
Сразу после скрылась донна,
Растворилась грёзой нежной,
Но осталась у Бертольда
Роза в знак святой надежды.
3
Боже, Боже, что же может
Людям сделать серенада!
У Бертольда стихла в сердце
Злая грусть-печаль, досада.
А улыбка Изидоры
Стала ласковой настолько!
Каждый раз она вставала
Ближе чуточку к Бертольду.
Дальше – перстень Изидоры
На руке его сияет,
Наречённое своею
Он девицу называет.
Как же шумно и раздольно
Гости праздновать слетелись,
Танцевала, ела, пела
Свадьба целую неделю.
Принимали всех радушно:
Много блюд прекрасных, разных,
Только нашего поэта
Пан забыл позвать на праздник.
Ясно, что хлопот изрядно
Было пану молодому, -
Кто же мог при этом вспомнить
Про убогого вне дома?
Время мчалось как на крыльях,
Жизнь текла, не дав покоя,
И Бертольдо не заметил,
Как настало лихо злое.
Захотелось королеве
Завоёвывать чужое,
Разослал Бертольд герольдов
Собирать на лихо злое.
И как раз среди банкета
В замке нашего Бертольдо
Зазвучал такой же отзыв
Королевского герольда.
Так прощай, супруга-душка,
И прощай теперь свобода!
Всё обязан променять он
На далёкие походы.
Должен он теперь оставить
Молодую Изидору.
В воскресенье спозаранку
Дом он покидает споро.
И отправилось за море
Его войско в воскресенье,
Там за морем где-то были
Бусурманские владенья.
Шло отважнейшее войско
Через дебри и пустыни,
И не одному взгрустнулось
По своей родной краине.
И когда уж слишком тяжко
Грусть им в сердце проникала,
Запевало войско песню,
Что печали отгоняла:
«Не печалься, коль несчастье
В край чужой тебя закинет!
Край родной пребудет в сердце,
Если память в нём не сгинет.
Не грусти, ведь не напрасны
Эти слёзы, тяжка мука.
Край родной любить сильнее
Научает нас разлука».
Войско пело так, идуще
Через дикие пустыни,
Песня придала отваги
Среди грусти, среди стыни.
Впереди же всего войска
Трое старших выступали:
Карлос, Гвидо и Бертольдо, -
За отвагу их избрали.
Шли и шли они, вдруг видят –
Три дороги разошлися.
Разлучились трое старших,
Одиночно подалися…
Карлос выбрал путь направо,
Гвидо путь избрал налево,
А Бертольд поехал прямо:
«Дай же Боже вам!» - «Счастливо!»
И Бертольду поначалу
Вправду счастье помогало,
Смог тогда завоевать он
Городов чужих немало.
Вот уже и на столицу
Он глядит отважным оком.
Только тут-то это счастье
Повернулось к нему боком.
Может, рыцари устали
У бесстрашного Бертольдо,
Или царь тот бусурманский
Бил врагов нещадно, - только
Очень твёрдо охранялся
Град столичный, град упёртый:
Раз отбился и второй раз,
Дальше – третий и четвёртый.
Тут пришлось Бертольду плохо:
Край чужой, враждебны люди,
Голод, злыдни, войско гибнет…
Что то будет? Что то будет?!
Месяц, и второй ведётся
Града стольного осада.
Среди войска началося
Недовольство без отрады.
Подступили тут к Бертольду
Воины и просят грозно:
«Эй, веди ты нас отсюда!
Прочь веди, пока не поздно!
Неужели на погибель
Ты позвал нас за собою?
Или хочешь, чтобы все мы
Положились головою?
Нам противен город этот!
Так долой же всю осаду!
Не нужна нам эта слава,
И сокровищ нам не надо!..»
Пусть Бертольд хотел разумным
Словом войско успокоить,
Но оно решило громче
Все воззвания удвоить.
Дальше – взялись за оружье…
Знает Бог конец возможный..
Только кто-то крикнул: «Стойте!»
Войско стало осторожно.
Вышли тут впереди войска
Песняры со взглядом смутным,
Были все они с оружьем,
А в руках держали лютни.
И один из них промолвил:
«Братья! Времени довольно,
Чтобы покарать Бертольда,
В этом ведь всегда вы вольны.
Мы б хотели вам при этом
Молвить несколько словечек,
Ведь певцам здесь петь уместно,
И споём свои мы песни».
Вот один из них тихонько
Струны в ряд перебирает,
Улыбается лукаво,
Песню бодро начинает:
«Был один отважный рыцарь,
И о нём слагали речи.
Он ходил в походы часто:
От порога и до печи.
Языком своим он длинным
Разрушал полки нечистых,
Им на вызов отвечал он:
«Я один, а их же – триста».
Как-то наш отважный рыцарь
Всё-таки пробился к бою
И вернулся невредимым:
Талисман имел с собою.
Думаю, что талисман тот
Каждый здесь иметь готовый.
Это мудрость в изреченье:
«Убегай, пока здоровый!»
«Убегай, пока здоровый!» -
Все певцы тут запевали;
Воины стояли тихо,
Очи в землю опускали.
Их оружье заблистало,
Войско отвечало хором:
«В бой идти теперь готовы!
Лучше смерть, чем жизнь с позором!»
Так метнулись в нападенье,
Разогнав свои печали,
Что и ночь не опустилась,
Как они столицу взяли.
Взяли в плен царя с семьёю
Бусурманского. Победа!
И теперь идёт открыто
Путь на Родину по свету.
Тут на радостях Бертольдо
Всех певцов сзывает чудных,
И когда они собрались,
Говорит он им прилюдно:
«Вы, певцы, баяны наши,
Вы, кому все люди рады!
Вы нам честь спасли! За это
Мы должны вам дать награду!»
Но певцы ему сказали:
«Нет, не нам награда эта.
Пусть награду ту получит
Тот, кто был для нас поэтом».
«Где ж он? Где? – спросил Бертольдо. –
Что скрывается меж вами?»
«Он не здесь, - певцы сказали, -
На войне он не был с нами.
Он остался, чтобы песней
Веселить наш край родимый,
И не одного развлёк он
В эту тяжкую годину».
«Знаю этого поэта
Как прекраснейшую душу.
Награжу его по-царски,
Своё слово не нарушу.
Только дал бы Бог счастливо
Возвратиться нам до дому,
Я тогда насыплю щедро
Злата парню дорогому!»
4
Говорят, весь ужас ада
В добрых помыслах сложился.
Так для адского возмездья
И Бертольдо потрудился…
Уж давно Бертольд вернулся
Из краев, где шли раздоры,
Снова зажил он без грусти
Со своею Изидорой.
Снова в их роскошном замке
Пир гремел на все палаты,
Ведь теперь имел Бертольдо
Много злата, стал богатым.
Кроме дани, что собрал он
На войне, собою радый,
Ещё дал король вдобавок
Ему крупную награду.
*
Ту околицу, где жил,
Её всю ему отдали,
Люди все его за пана
В этом графстве признавали.
И вначале того счастья
Вправду был Бертольд достоин,
Правый суд чинил меж люда,
Не жесток был и спокоен.
Только длилось то недолго.
Он во вкус входил по крохе,
Постепенно в его графстве
Все дела скатились, плохи.
Что ж! Напитки, яства, блюда,
Жизнь в достатке, жизнь отрада,
Да забавы, да турниры –
И на всё то денег надо!
Да и в тех далёких войнах
Приучился граф к разбою,
И разбой в краю родимом
Зачинался сам собою.
Начались тогда обильно
Дань и панщина, податки.
Граф поставил на дорогах
И заставы, и рогатки.
Трудно даже рассказать мне,
Что за горе всем настало,
Люди мучились, как в пекле,
Только пану сладко стало.
Пан гулял в огромном замке,
Под ярмом стонали люди,
И казалось, что навечно
Несвобода с ними будет.
Раздавался стон тяжёлый
Всюду грустною волною,
Прямо в сердце у поэта
Отзывался он струною.
И однажды граф услышал
Вести, став от них тревожным,
Донесла ему охрана,
Как всё в графстве стало сложно.
Что певцы по графству ходят,
Песнями людей морочат,
Про отвагу и про волю
Повествуют эти строчки.
И по тюрьмам их сажают,
Но ничто не помогает,
Песни их в народ уходят,
Каждый их перенимает.
«Это байка! – граф ответил, -
Всех певцов возьму я в руки!»
И немедленно поближе
Зазвучали лютни звуки.
«Мужики живут в хатёнках,
Паны строят на помосте.
Что ж, недаром говорится,
Что у панов белы кости!
У мужички руки чёрны,
Как у панны не бывают,
Что ж, недаром говорится:
Кровь у панов голубая!
Мужикам же интересно,
Что за кости тут белеют,
Голубая ль кровь прольётся,
Если пану грудь прострелят?»
«Что это? – кричит Бертольдо. –
Изловите и вяжите!
И в тюрьму, надеть оковы!
Побыстрей мне услужите!»
Тут же из-за стен твердыни
Раздалось на вольной воле:
«Прочь, бегите, слуги пана
Да поймайте ветра в поле.
Ты напрасно не тревожься,
Всё равно, вельможный пане:
Ты сегодня 10 словишь,
Завтра нас 110 станет!
Здесь уже сложилось войско
С очень сильным атаманом.
Он у нас – отважный рыцарь.
Кстати, он – знакомый пана…»
Как под землю провалился
Тот певец, сбежал от лиха,
А Бертольд сидел и думал,
После так промолвил тихо:
«Атаман у них отважный,
Вот где корень зла гнездится!
Ну, теперь ему придётся
За всё это поплатиться!»
Тут он двух наивернейших
Слуг поспешно призывает
И к поэту без отсрочки
В его хату посылает.
«От меня ему скажите:
Память часто мне приходит,
Как его стихи и песни
Поддержали нас в походе.
И теперь моё желанье
Дать ему за них уплату.
Я поэту приготовил
В своём замке дивну хату.
Я его талант баяна
Очень сильно уважаю
И своим певцом придворным
Сделать я его желаю.
Вы скажите: у меня он
Будет в славе жить, в почёте,
Только пусть навек забудет
О своей лукавой ноте».
Слуги тут же встали с места
И помчались к хате белой.
Принесли они поэту
Все слова, что пан велел им.
Улыбаясь, молча слушал
Наш поэт в спокойный вечер,
А когда слуга закончил,
Так ответил он на речи:
«Пану своему скажите,
Что я платы не желаю.
Если я дарю подарок,
То назад не отбираю.
Пусть он сам теперь припомнит,
ЧТО дала моя работа.
Сколько злата! Но теперь я
Злато кинул бы в болото.
«Вы скажите: не хочу я
Славы от него за звуки,
Только ведь плохую славу
Могут дать плохие руки.
Не хочу златых я лавров,
С ними счастье не добуду.
Чуть я ими увенчаюсь,
Так поэтом уж не буду.
Не поэт, чьи мысли, речи
Не летают в вольном свете,
А запутались навеки
В золотых ячейках сети.
Не поэт, кто забывает
Про народа раны злые,
Кто себе на вольны руки
Цепи ищет золотые.
Так пойдите и скажите,
Что покуда жив я в мире,
Не смогу я больше бросить
Упражнения на лире!»
С тем вернулись верны слуги
Восвояси и сказали:
«Так, мол, так поэт ответил,
Даром столько убеждали…»
И вскипел Бертольд, почуяв
Гордость этого ответа.
Слуг он тех же посылает,
Чтоб сказали те поэту:
«Наглецу сему скажите,
Что теперь настал день судный,
Что терпел его я долго,
Но теперь стерпеть мне трудно.
Если он стихи такие,
Бунтовщицкие не бросит,
Заточу его в темницу,
И пощады пусть не просит!»
Снова слуги поскакали
В направленье той хатины,
Подходя, они вдруг слышат
Звуки нежной мандолины.
Вот в окно взглянули слуги,
Видят: люди собралися
И стоят вблизи кровати,
Никуда не подалися.
А поэт лежит, усталый,
Третий день лежит в болезни,
И склонили люди лица,
И не слышно больше песни.
А поэт – он то играет
Или пишет на бумаге,
Раздаёт листочки людям,
Прибавляет им отваги.
Все при виде слуг бежали,
И поэт один остался,
Посмотрел на слуг спокойно,
Гордо к ним он обращался.
Все бертольдовы угрозы
Слушал молча, улыбался,
А когда утихли слуги,
Так на это отозвался:
«Пану своему скажите,
Я готов идти в дорогу,
Только пусть велит прислать он
Двух ещё вам на подмогу.
Не могу я встать с кровати,
Хотя я вам и товарищ,
Вам нести меня придётся
До моих других пристанищ.
И в тюрьме я буду вольным, -
Мои мысли-чаровницы
Не имеют в этом мире
Ни заставы, ни границы.
Моего живого слова
Не удержит и темница,
Полетит оно по свету
Вольною, свободной птицей.
Вместе с ним польётся также
Злая грусть и боль народа,
И тогда засветит людям
Долгожданная свобода.
Я от своего народа
Не услышу слов вдогонку
В тёмный день, когда наденут
На меня оковы звонки».
И навек соединился
Наш поэт с темницей злою,
За тюремные напевы
Поплатился головою.
Но остались от поэта
Его славные потомки,
Они взяли его песни
В свои нищие котомки.
Начались волненья в крае,
И Бертольда там убили,
Люди думали, играя,
Что свободу получили.
Но остался от Бертольда
Молодой потомок тоже,
Все отцовские замашки
Сохранил он и умножил.
И теперь потомки графов
Тюрьмы строят для поэтов,
А потомки всех баянов
Отвечают им на это.
Против стыдного занятья
Выступает слово славы,
И оно имеет силу,
Хотя вовсе не кроваво.
А когда от войн тех тяжких
Люд, намаявшись, устанет,
Эта сказка завершится,
Правда новая настанет.
(Переведено в больнице в мае 2021)