***

В моей душе так много хлама.
Люблю премудрого Хайяма.
Хотя б за то, что хлам души
Для нас с тобой перепрошил.

Жемчугами на небе усыпал парчу
Антрацитовый молох надежды:
Ты глядишь на него, как пандит на свечу,
Не смыкая усталые вежды.

На картинке лицо, беспокойный портрет,
От которого веет нирваной,
Потому что его БрАхман водит во свет,
Как телёнка за солнечной манной.

Манускрипты души претворяются в быль,
Ты сказала, что это пустое.?
Это правда, поскольку я - лунный ковыль,
Переливчатый призрак покоя.

Ну, а мир с тишиной? - У меня его нет.
Вечный бой от странице к странице.
Нам покой только снится, заметил поэт
Беспокойной степной кобылице.

Я бы волка сыграл, только цены на плюш
Возросли и на честные ёлки.
У тебя уже дочь, славный мальчик и муж,
У меня косоглазые тёлки:

Три бурёнки стоят на закатном лугу:
Это Вера, Любовь и Надiя.
Конопатый Брахман в неоплатном долгу
Перед ними, похожий на Вия.

Нос крючком до земли, - просто вылитый чёрт,
Волосатые жёсткие уши.
Облик света на капле сознания стёрт,
А в душе из алмазов беруши.

— Будь на слышание скор, словно горный ручей,
Говорит мне престранный Создатель
Этих копий в груди и трескучих мечей,
На малиновой гуще гадатель.

Этот звон раздаётся по гулкой степи,
Отекают дрожащие уши.
Вместе с гласом в пустыне со-знанья: — Терпи,
Ибо ты - колокольчик пастуший

На овечке души. На паршивой такой,
Что звездой закатилась в колодец.
Солнце имя ей, Боже, прости, - упокой
Её душу Великий Уродец.

Ты сказался таким, чтобы скрыть свою суть,
Потому что её просто нету.
Потому что за маской чудовища — Путь
На планету священного света.

Там не рай и не ад, - просто солнечный свет,
От которого «слепнут» святые.
Не Хайям я, увы, — косоглазый брюнет
С толстой вервью смятенья на вые.

И  не Крест Православный на ней, а кирпич,
От которого плющ удавился.
У которого СПИД, простатит, паралич,
На него дух не божий молился.

Выдавал за Любовь заревую слезу
Люцифера в цепях безнадёги.
Строил мне мудру света, - кривую козу
На ведущей к Голгофе дороге.

И летали по ней записные Христы,
Капли крови бросая в стигматы.
И горели в степи и пустыне кусты
Бутафорского Бога из ваты.

— Он же ватник, Господь, я кричал что есть сил,
Но молчало седое светило.
Бог на небе своём тихо глину месил,
Чтоб в ребре моём снова заныло.

Чтобы прах в подреберье, где нежный Грааль,
Насладился развеянным светом.
И сочилась из ран золотая вуаль,
Чтобы Свет стал распятым Поэтом.