Петляет шоссе, как питон, и лоснится,
то даль серебрится, то вспрянет гряда, –
ах, море и горы! – всё будто бы снится,
и сон этот не надоест никогда.
Крутой серпантин вниз ли падает, ввысь ли
взлетает, – полно поворотов лихих,
на бешеной скорости быстрые мысли
несутся, – о чём? – да удержишь ли их?
Я только запомнил полёт и паренье,
и в соснах кружащийся скат или склон;
так душу захватывает стихотворенье,
так сердце любовь забирает в полон.
И на виражах наши руки и плечи
друг к другу стремятся в браваде лихой;
весь мир к нам, ликуя, несётся навстречу,
и прочь убегает стремглав за спиной.
Как шов, горизонт ярким солнцем распорот,
где небо, где море – никто не поймёт;
в зелёной долине белеющий город
то выпорхнет слева, то справа мелькнёт.
О вскрики азартные, хохот – игра ведь
вся жизнь! – и стрекозы летят из травы;
что знаки дорожные могут исправить,
когда влюблены так и молоды вы?..
И кто б под мотив залихватский июля
посмел предсказать бы лихую беду,
но шмель в лобовое окно, точно пуля,
вдруг бьется с размаху на полном ходу
Визжат тормоза и нас юзом на выступ
обрыва швыряет! – закончился сон;
как будто над ухом обрушился выстрел –
и всё! – и в ушах только трески и звон.
Лоснится асфальт, как питон, за кустами,
паук в них прядёт вдохновенную нить,
и небо бесстрастными шепчет устами,
что нам ни к чему ещё в небо спешить.
И мы не спешим. Только бухает гулко
в висках, а в глазах – как застыла слюда,
и я навсегда уже нашу прогулку
запомню, и финиш её – навсегда.
Коленки дрожат, побледневшие лица,
мурашки бегут по озябшей спине,
а море внизу – хоть бы что! – серебрится,
а горы молчат – хоть бы что! – в вышине…