Маб — восемнадцать. Октябрь в окно стучится,
Тлеет лучина и хрупок осенний чад,
Ветер за окнами волком голодным злится,
Осень рисует в тумане чужие лица,
Тучи лесного владыку по небу мчат.
Вечер, как время расплаты, тяжел и долог,
Пяльцы трепещут в клетке холодных рук,
Шалью под пальцами рвется осенний полог,
Слышишь — сквозь призрачный звон ледяных иголок
Ветер доносит серебряный перестук?
Голос смеётся и с трепетом шепчет имя,
Стелется шепот, стынет во мгле ночной:
«О, госпожа, разве хочешь остаться с ними,
Здесь прозябать, пока в кудри не ляжет иней?
Брось вышивание, Маб, и идём со мной —
Там, во дворце под холмами, ночуют тени,
Вереск растет из земли, и поет свирель.
В прошлое канут тысячи поколений —
Что нам, бессмертным? Над фейри не властно время,
Только зажги свечу и шагни за дверь».
Мать закрывает засовы, ворчит устало:
«Бает красиво, но слушать его не смей:
Или считаешь, подруг у владыки мало?
Сколько девиц в лес осенний-то убегало,
Все превращались в игрушки коварных фей».
Маб вновь берется за пяльцы. Не слушать — проще.
Хмурится мама. Над кружкой клубится пар.
Маб улыбается и на судьбу не ропщет,
Маб и не ведает: этой холодной ночью
Мирная жизнь превратится в сплошной кошмар.
Маб — девятнадцать. И в голосе зимней стужи,
В танце огня, в отражениях луж и рек
Чудится зов — он то ярче, то снова глуше:
«Выйди ко мне, я один тебе, дева, нужен,
Ты, драгоценная, больше не человек».
Шепчутся люди, что Маб одержима бесом:
Воют собаки, младенцы теряют сон,
Знать, подменили несчастную дети леса…
Прочь от околицы, демонова невеста!
А в голове — он, и в сердце все так же он,
Тот, в чьих кудрях лунный блик, согреваясь, тает,
Кто взмахом рук сотворяет грозу и тлен…
В небе луна окончательно догорает.
Ведьма живёт возле самых лесных окраин,
Маб к ней придет, свое сердце отдав взамен.
...Льется вином из кубка февральский вечер,
Вот и владыка — пришел, чтобы взять свое.
Пряным дыханием Маб согревает плечи,
Взгляд его сладок, как мед, и прекрасны — речи,
Те же слова, что и тысячам до нее.
Маб привечает его, как родного друга,
Всякая смертная счастлива бы была —
Ей заклинать под холмами огонь и вьюгу,
Ей в этот год быть владыке лесов супругой,
Только полюбишь ли, если в груди — зола?
Если, сгорев, как свеча, потеряла душу
И ради власти пойдешь на любую ложь?
…Маб неотступной химерой идёт за мужем,
Маб так легко ему шепчет, что он ей нужен.
Так же легко, как вонзит в его сердце нож.