Изменения в мелочах,
еле видимых только ей,
ощетиниваясь рычат
на бегущую свору дней.
И в глазах жемчуга зимы:
слёзы вымерзшие совсем,
ничего не прося взаймы –
отмеряла, смиренно, семь.
А потом отрезала ложь
ту, с которой сроднилась вся,
на плечах хомутом висят
лоскуты:
платье не сошьёшь.
Так и шла разбивая пыль
нестираемую никак,
перехожено столько миль:
первоцвет ли она? сорняк?
Всё пытала судьбу свою
та, молчанием шелестя,
каждый год обновляя стяг
ей твердила: не Гамаюн
я тебе и не подаю
никому, ничего, всегда
точит камень сама вода
у обочины на краю.
Лето кружит и ворожит,
липнет к стёклам июньский пух,
в окнах белые миражи
и она, жизнь,
читает
вслух...