Вот приходит к Маяковскому Бог
В лисьей шубе (дело было зимой),
Он кому приходит в речь, кому — в бок,
К Маяковскому явился домой.
Вот стоит он, Бог, окна супротив,
Белозубый хохотун-озорник.
Говорит, как напевает мотив:
"Что, Володя, головою поник?!"
А Володя люто курит с тоской,
Рубит воздух безнадёжной рукой,
Потому что он — огромный такой,
Потому что он — ненужный такой.
И на нём, как лошадь, вздыблен пиджак,
И кровав его налившийся глаз,
И какой-то заоконный кошак
В сотню раз его счастливей сейчас!
Обнимает он ладонью виски
И растёт он, как срамной интерес,
Как низки ему сейчас, как низки
Потолки замоскворецких небес!
Он рокочет, как разнузданный шквал,
Посуровел, словно Ветхий Завет,
И кричит он: " Я тебя, Бог, не звал,
Попрошу покинуть мой кабинет!"
Тот смеётся: " Я-то думал: коллапс!
Питер тонет, Рим сгорает дотла!
А на деле оказалось — про баб-с!
Просто женщина твоя не пришла!"
Как он вскинется: "Неправда, пижон!"
( А квартира ни жива, ни мертва).
"Это я, как будто Рим, подожжён!
Это мне втекает в глотку Нева!
И святей, чем монастырь я Донской,
И виновнее старухи с клюкой!
Потому что я — огромный такой,
Потому что я — ненужный такой!"
Тот небрежно поправляет пробор
И бросает из угла невзначай:
"Вон идёт она к тебе через двор.
Воскресай давай! Рождайся! Встречай!"
Маяковский застывает сперва,
А потом бежит во двор, где во мгле
Варит огненную кашу Москва
В прохудившемся вечернем котле.