Поэту в номер, что был снят
Им на ночь, дали для комфорта
Проспект с обложкой «Райский сад»
Плюс том, где адресов до чёрта.
Лицом к окну была кровать,
Во тьме за прутьями изножья
Дождь продолжал вовсю хлестать,
И вывеска кровила с дрожью.
Был номер обреченно-стыл,
Но не до слёз и не до жути,
Как будто нрав он усмирил,
Став просто комнатой по сути.
Когда огни машин подчас
Во мрак врезались беспросветный,
По потолку пускался в пляс
Их отсвет деланно-скелетный.
На стенке вскоре, я - жилец
Той самой комнатушки- клетки
«безвестен, нелюбим, конец»
Прочёл короткую заметку
Карандашом; она, скорей,
Была цитатой и фальшивой.
Кто автор? Тощий книгочей
Или толстяк почти плешивый?
Ответить мне никто не смог
Ни негритянка-поломойка,
Ни капитан, ни пьяный кок,
Ни клерк, ни ключница за стойкой.
Быть может, проклял он этюд
На стенке, свет включив вслепую,
Где клёны холст вот-вот прожгут,
Двойной шеренгой маршируя.
Как эстетично батальон
В известном черчиллевском стиле
Вкруг озера до Глен-каньон
Шагал, не поднимая пыли.
Что смерть поэта? Лишь вопрос
Стихосложенья, ритма, что ли,
Как мысли лёгкий перенос
На строчку вниз, как знак бемоля.
Жизнь провалилась в пустоту,
Безвестна, нелюбима, в гнилость,
Но в клетке подвела черту
Неодинокость, словно милость.
Vladimir Nabokov
The room
The room a dying poet took
At nightfall in a dead hotel
Had both directories - the Book
Of Heaven and the book of Bell.
It had a mirror and a chair,
It had a window and a bed,
Its ribs let in the darkness where
Rain glistened and a shopsign bled.
Nor tears, nor terror, but a blend
Of anonimity and doom.
It seemed, that room, to condescend
To imitate a normal room.
Whenever some automobile
Subliminally slit the night,
The walls and ceiling would reveal
A wheeling skeleton of light.
Soon afterwards the room was mine.
The similar striped cageling, I
Groped for the lamp and found the line
"Alone, unknown, unloved, I die" -
In pencil, just above the bed.
It had a false quotation air.
Was it a she - wild-eyed, well-read,
Or a fat man with thinning hair?
I asked a gentle Negro maid,
I asked a captain and his crew.
I asked a night clerk. Undismayed,
I asked a drunk. Nobody knew.
Perhaps when he had found the switch,
He saw the picture on the wall
And cursed the red eruption which
Tried to be maples in the fall?
Artistically in the style
Of Mr. Churchill at his best,
Those maples marched in double file
From Glen Lake to Restricted Rest.
Perhaps my text is incomplete.
A poet's death is after all
A question of technique, a neat
Enjambment, a melodic fall.
And here a life had come apart
In darkness, and the room had grown
A ghostly thorax, with a heart
Unknown, unloved - but not alone.