В том номере, что снял поэт
В последний вечер свой, лежали
На полке рядышком Завет
И телефонные Скрижали.
Там зеркало и стул в углу,
Окно, кровать с железной рамой,
Чьи прутья пропускали мглу,
Кровоточащую рекламой.
Ни слез, ни ужаса, притом
Все обезличенно и стыло,
Как будто комната жильем
В ту ночь прикинуться решила.
Когда пронзали мрак и смог
Автомобильных фар стилеты,
Их свет бросал на потолок
Вращающиеся скелеты.
Случилось мне тот номер снять
И прочитать у двери справа:
"Мне одиноко умирать
В отсутствие любви и славы."
Кто начертил карандашом
Слегка неточную цитату?
Лысеющий чудак с брюшком?
А может, женщина была то?
Я горничную расспросил,
Я спрашивал портье ночного,
Соседа, что безбожно пил, –
Никто не мог сказать ни слова.
Быть может, он проклясть хотел,
От безысходности шалея,
Кричащий красный беспредел
Холста "Кленовая аллея"?
В манере – Черчиллю под стать –
В его не худшем исполненье;
Кленовым строем им шагать
До полного отдохновенья.
Как он ушел – ответа нет.
Но способ не играет роли:
До смерти делает поэт
Анжамбеман один – не боле.
Жизнь канула во тьму, в крови,
Но сердце в комнате без срока –
В безвестности и без любви,
Но все-таки не одиноко.
***
Vladimir Nabokov
The Room
The room a dying poet took
At nightfall in a dead hotel
Had both directories - the Book
Of Heaven and the book of Bell.
It had a mirror and a chair,
It had a window and a bed,
Its ribs let in the darkness where
Rain glistened and a shopsign bled.
Nor tears, nor terror, but a blend
Of anonimity and doom.
It seemed, that room, to condescend
To imitate a normal room.
Whenever some automobile
Subliminally slit the night,
The walls and ceiling would reveal
A wheeling skeleton of light.
Soon afterwards the room was mine.
The similar striped cageling, I
Groped for the lamp and found the line
"Alone, unknown, unloved, I die" -
In pencil, just above the bed.
It had a false quotation air.
Was it a she - wild-eyed, well-read,
Or a fat man with thinning hair?
I asked a gentle Negro maid,
I asked a captain and his crew.
I asked a night clerk. Undismayed,
I asked a drunk. Nobody knew.
Perhaps when he had found the switch,
He saw the picture on the wall
And cursed the red eruption which
Tried to be maples in the fall?
Artistically in the style
Of Mr. Churchill at his best,
Those maples marched in double file
From Glen Lake to Restricted Rest.
Perhaps my text is incomplete.
A poet's death is after all
A question of technique, a neat
Enjambment, a melodic fall.
And here a life had come apart
In darkness, and the room had grown
A ghostly thorax, with a heart
Unknown, unloved - but not alone