Давай-ка, Гиппократ, творец проклятой клятвы,
пройдём с тобой вдвоём больничной проходной.
Соратники твои здесь служат за зарплату
в неделю по семь дней, считая выходной.
В искусственных цветах кладбищенские ноты.
На ДСП-столе играют в домино.
На сестринском посту таблеточные соты –
таблетки разнести пора уже давно.
Такой привычный быт, окрашенный в белила,
что даже левый бок привычно начал ныть.
Я ясли посещал, а здесь всё так и было.
И, знаешь, Гиппократ, и дальше будет быть.
Меняются в годах учебники, фасоны,
меняются дворы, дома и города,
меняются станки, мопеды, телефоны…
Но в этих вот стенах - ничто и никогда.
Не будет перемен в больничных коридорах,
поскольку жизнь и смерть не знают курс валют.
И всё в руках у тех – тех самых, тех, которых…
Ты знаешь, Гиппократ, о ком я говорю.
Но ты был прав, когда хотел таить под спудом
искусство врачевать, как скряга клад таит.
Нарушив твой завет, теперь гонимы всюду
бессовестной толпой соратники твои.
Их целый сонм невежд камнями побивает
за то, что отнял Бог бессмертье у людей.
А ты бы, Гиппократ, поверил, что бывает
болеющий врачу противник и злодей?
А всё из-за того, что люди подменили
искусство врачевать послушливостью слуг.
Ты веришь, Гиппократ, что в деньги оценили
рождение и смерть, как мелочность услуг?