акула умирает медленно,
её последняя дремота
над шаткой палубой вельбота
бессонньем заполярным меряна…
здесь ни заката, ни восхода,
лишь небо сплошь икорно-розово,
сиянье сельдяного вала
в потоке бирюзовой лавы,
что под ледовыми торосами
непроницаемой казалась.
ей, линем гарпуна опутанной,
висеть вниз головой на рее,
и кожей сохнуть под бореем
меж парусами-парашютами,
следить, от воздуха пьянея,
как льется платина и золото
в каскаде свежести прозрачной
под ноги задубелой мачте,
как трудно дышит брюхом вспоротым
усталый тёртый трал рыбачий,
как рассыпаются горошины
рачков, сверкая янтарями,
и накрывает их цунами
птиц белокрылых… огорошенно
чутьём и жадными ноздрями
вкушать, ловя отверстой мордою
морской травы солёный запах
и хвойный — сосен, что на запад
бегут, сходя по скалам фьордовым,
как по верёвкам гибких трапов.
забыта боль в хребте увеченном,
злость за пустой кураж рисковый,
что оказался слишком ловок
охотник за столетней печенью…
на стыке с вечностью, последнему
вняв утешению, смиренно,
впервые проплывая тенью,
акула умирает медленно,
за красоту даря прощенье.