1.
Давным-давно меж двух высоких гор,
Что нынче называют близнецами,
Которые покрыты до сих пор
Зловещими гремучими лесами,
У водопада, берег окружая,
Стояла деревушка небольшая.
И жили преимущественно в ней
Крестьяне и простые лесорубы,
Напоминая внешностью своей
Обычных леших – бородатых, грубых.
И было очень странным то село,
Где рядом жили и Добро и Зло…
Все рубленное: избы и дома,
(Деревня называлась та Двухгорье),
Кто побогаче – ставил терема,
Широкие просторные подворья
В одной избе, где ни один изъян
Не портил вид, жил лесоруб Иван.
Был молод он и весел, и красив,
Чем от своих собратьев отличался,
Широкоплеч, силен. Трудолюбив
И чаще, чем другие улыбался.
Веселье у него в глазах сияло,
Вся сущность его радость излучала.
А рядом, через речку, дом стоял –
Ни низок – ни высок, как говорится,
На солнце он оконцами сиял,
А в хмару начинал как будто злиться.
Был дом как дом, почти как у Ивана,
И в нем жила красавица Марьяна.
Что разумеем мы под красотой? –
Роскошный бюст, смазливую мордашку,
Больших ресниц красивый ровный строй,
Дугою брови, милые кудряшки.
Приятен вид нам женской попки пухлой,
Но это – красота красивой куклы.
Марьяны красоту не описать,
Она не поддается описанью:
Ей стоило взглянуть или сказать, -
Как ты в плену ее очарованья.
Любуемся мы пропастью в горах,
Но эта красота наводит страх.
Предположить что можно было тут,
Когда бок о бок, рядом, по – соседству
Красавец и красавица живут,
Которые друг друга знают с детства?
Когда в их жилах молодая кровь?
То между ними быть должна Любовь.
Так да не так. Иван ее любил,
Она ж его совсем не замечала,
(В душе, возможно, он и был ей мил,
Но гордость в том признаться не давала).
Богатые дары и воздыханья –
Все это оставалось без вниманья.
И если до конца уж честным быть,
Они довольно редко вместе были:
Готовить древесину, лес валить
Надолго лесорубы уходили.
Крестьяне все работали в полях,
И только совы ухали в лесах.
И лишь на редких праздниках больших
В Двухгорье люди вместе собирались,
Петь, танцевать – желание одних,
Другие просто вволю напивались.
И вот настал, народ весь собирая,
Веселый праздник – Праздник Урожая.
2.
Двугорцы у амбара собрались,
(Стоял он у окраины деревни),
В мгновение одно костры зажглись –
Обычай с незапамятности древний.
И молодежь и пела, и плясала
И стариков весельем заражала.
Иван Марьяну тут же пригласил
На танец, она сразу согласилась.
Самозабвенно он ее кружил,
Она самозабвенно с ним кружилась.
Увы! Иван никак не мог решиться,
В своей любви Марьяне объясниться.
От часа к часу новый час летел,
Иван в любви признаться не решался,
Не потому, что парень был несмел,
А просто «нет» услышать он боялся.
Вот, наконец, он, кажется, решился…
Но тут его соперник появился.
Его соперник был Большой Василь
С необычайно черными глазами,
Булыжники мог превращать он в пыль
Своими узловатыми руками.
Высокий крепкий парень, полон сил,
Как лесоруб – один из лучших был.
Марьяна ведь красавицей была,
(Об этом даже неприлично спорить),
И Василя на танец позвала,
Чтобы слегка Ивана подзадорить.
Известно всем, как молодость всегда
К обиде восприимчива…Беда!
И кажется, все кончено и жить,
С сознанием, что ты отвергнут милой…
Нет, лучше смерть! И очень может быть,
Она поплачет над твоей могилой.
Мы все так думали, но до сих пор живем,
И пьем вино, и хлебушек жуем…
3.
Иван ушел, куда глаза глядят,
(Его глаза на водопад глядели),
Смотрел на звезды, слушал водопад
И пение веселое свирели.
И он решил уйти – уйти от всех,
Не слышать чтоб Марьяны звонкий смех.
Он взял топор, отправился туда,
Где только мог найти успокоенье, -
Он в лес пошел, где ощущал всегда
Чарующий покой и упоенье.
В лесу к нему и сила прибывала,
И грусть – тоска мгновенно исчезала.
Могучая в лесу стояла ель, -
Высокая, ствол мощный в самом деле,
И каждый лесоруб всегда хотел
Срубить ее, но так и не сумели.
Стояла ель – могучая, большая,
На всех людей с презрением взирая.
Ей крупно в этот раз не повезло:
Иван сил и терпения набрался,
Всем бедам, всем страданиям назло
Он за топор свой поудобней взялся
И, чтоб обиду страшную забыть,
Он начал ель безжалостно рубить.
Летели щепки, градом пот катил
По телу мускулистому Ивана,
А он рубил, вгрызаясь что есть сил
В могучий ствол величественный рьяно.
До полуночи он ее рубил.
Казалось, все на свете позабыл.
Вот, наконец, раздался скрип и треск,
Могучий ствол накренился и рухнул;
Как будто застонал дремучий лес,
И сов косяк над ним зловеще ухнул.
Ну, а Иван так, видимо, устал,
Что ничего вокруг не замечал.
Сидел Иван на пне и представлял,
Как завтра превратится он в героя
В глазах друзей, рукоплесканий шквал,
Восторги, восхищенье, все такое…
Но главное, о чем подумал он, -
Большой Василь им будет посрамлен.
Но тут вдруг шквальный ветер налетел,
Все черной пеленой вокруг покрылось,
Сверкнула молния, гром страшно загремел,
Как будто бы дверь ада отворилась.
Иван домой бежать скорей хотел,
Но выбраться из леса не сумел.
Хоть он и был на самом деле смел,
Но все – таки немного испугался
И удержать дрожь в теле не сумел,
Когда в кромешном мраке оказался.
В таких лесах всегда довольно странно,
И надобно простить испуг Ивану.
Но побороть свой страх он все же смог.
В тьму всматривался, иногда крестился.
Внезапно он увидел огонек,
Который как звезда, вдали светился.
Иван перекрестился: «Будь, что будет!
Ведь где огонь – там быть должны и люди».
Он, не колеблясь, двинулся к огню
Через кусты пути не разбирая,
Рубаху в клочья разодрав свою,
В кровь о колючки руки обдирая.
И вышел на поляну к небольшому
Из кирпича построенному дому.
Иван, вовнутрь с опаской заглянув,
Увидел: на окне горела свечка,
И человек как будто бы заснув,
Сидел на стуле у английской печки, -
Перед камином, ежели хотите, -
«Камин» по – русски значится «войдите».
Иван с английским вряд ли был знаком,
(К чему в лесу такое просвещенье?),
Но, на камин взглянув, вошел он в дом,
Совсем не ожидая приглашенья,
Хозяйский вид Ивана поразил,
От изумленья он и рот открыл.
Хозяин был уже немолодой,
С короткими седыми волосами,
На вид опрятен, но - с одной рукой,
(Что очень странно, посудите сами).
В рубахе красной, в кожаных штанах,
В начищенных до блеска сапогах.
Иван вовсю рассматривал его.
Как будто бы на бале – маскараде,
Подумал он: «Здесь нету никого,
Кто щеголял бы в эдаком наряде.
Откуда здесь безрукий появился?
А дом? Не с неба ж он сюда свалился!»
Вдруг, наконец, старик заговорил
И голос у него был хриплый, резкий:
«Иван! Пришел – так двери затвори,
Мне ни к чему сквозняк и холод мерзкий».
Все время к парню он спиной сидел
И на Ивана даже не глядел.
А тот, изрядно удивленный тем,
Что незнакомец знает его имя,
К камину подошел. Старик меж тем
Пил крепкий чай глотками небольшими.
«Назад дорогу вряд ли ты найдешь»,-
Сказал старик, «Ведь тьма кругом и дождь».
«Я знаю здесь все местные леса,
И вдоль и поперек я их излазил,
Но этот дом не видел и в глаза,
Не мог же он возникнуть вдруг из грязи!»
Откуда взялся ты и этот дом?»
Иван воскликнул, пыл сдержав с трудом.
Старик ему спокойно отвечал:
«Чудес на свете много, я – то знаю…
Вот я тебя ни разу не встречал,
А до утра остаться приглашаю.
В такую богомерзкую погоду
Отсюда ты не выберешься сроду».
Иван подумал, лоб свой почесав:
В такую непогоду возвращаться
Домой нельзя. Тут однорукий прав.
А здесь уютно, надобно признаться.
Здесь можно отдохнуть, поспать, согреться,
Марьяну вырвать – временно – из сердца.
Иван подсел к камину, посидел,
Согрелся, в сон стал медленно клониться…
Хозяин почему – то зло смотрел
На то, как медлит спать Иван ложиться.
И был он очень рад, ну просто жуть,
Когда Иван решил пойти соснуть.
Иван улегся, но заснуть не мог,
И долго он ворочался, крутился,
Под ним шуршал сухой соломы стог,
Хозяин раздражался и сердился.
Когда Иван отчаянно зевнул
И сделал вид, что крепко он уснул.
Прошло немного времени и вот,
Хозяин над Иваном наклонился,
«Ты спишь?» - спросил чуть слышно, но лишь кот
С несчастной мышкой у огня возился.
Иван не стал расстраивать его,
Всхрапнул и не ответил ничего.
Хозяин был доволен. Он опять
К камину подошел и кочергою
Стал жар неторопливо разгребать,
Отбросив прогоревшие уголья.
Он угли по камину разбросал
И из - под красных синие достал.
Таких Иван не видел отродясь,
Со страхом наблюдал он сквозь ресницы,
Как однорукий, сразу же взбодрясь,
Засунул угольки себе в глазницы.
Мгновение – и он преобразился,
В красавца – франта тут же превратился.
На нем был черный бархатный сюртук,
Жабо, манжеты из шелков богатых,
Цилиндр, в зубах рубиновый мундштук,
А сзади…сзади хвост свисал мохнатый.
На каблуке три раза повернулся
И в дымоход со свистом он метнулся.
Иван бегом к окну во весь опор,
Увидел старика под облаками.
«Ох, мать честная! Это же сам черт!» -
Пробормотал он и всплеснул руками.
А черт безрукий, сделав круг над домом,
На север полетел, влекомый громом.
Иван немедля из камина взял
Два синих уголька и неохотно
В глазницы себе вставил и предстал
Перед самим собой хвостатым чертом.
Но эти угли…странно, но они,
Как лед февральский были холодны.
Итак, на нем блестящий был сюртук,
Слоновой кости трость, в полоску брюки,
Цилиндр, в зубах рубиновый мундштук,
Хвост с кисточкой и в серой шерсти руки,
Три раза вкруг себя перекрутился
И тут же он над лесом очутился.
Блистала лента речки вдалеке,
На берегу ее костры светились,
Гулял народ, беспечно, налегке,
Плясали, пели песни, веселились…
Но вот Иван взглянул на горизонт:
Там, над холмами, плыл безрукий черт.
Иван был как пушинка – невесом,
Он вытянул вперед большие руки,
Напрягся мощным телом и потом
За чертом устремился одноруким.
И все ж, махая яростно руками,
Нагнал его над самыми холмами.
А старый черт, понятно, не узнал
Ивана в этом черте франтоватом.
Он подмигнул ему и воспрашал,
Оскалив зубы с видом хитроватым:
«Ну что, летишь к Зеленому холму?»
Иван кивнул, ответствовав: «Угу».
И вспомнил он рассказы стариков
О месте, что на север от Двугорья;
Зеленый Холм – царь всех земных холмов,
С ним не поспорит даже Лукоморье.
Живут там только змеи, черви, жабы,
Туда весь ад слетается на шабаш.
Зеленый Холм – причина всяких зол –
Поросший весь зловещими дубами,
И если человек туда забрел,
То – сгинул навсегда, исчез с концами.
И если что – нибудь туда попало –
Корова или конь – пиши пропало…
«Ох, славно мы там время проведем!» -
Ивана подзадорил однорукий,
И над землей неслись они вдвоем
В сиянье молний и под грома звуки.
Летели над лесами, над полями,
Над скалами и горными ручьями.
И вот Зеленый Холм – гигантский клещ,
Весь в клочьях рваных серого тумана,
А на вершине самой, словно плешь,
Среди дубов, огромная поляна.
Иван и однорукий вниз спустились
И точно на поляну приземлились.
Там скатерть уж разостлана была
И много было выпивки, закуски
В разгаре самом пьянка уж была,
Но веселились как – то не по – русски.
Хотя нашлось там место для селедки
И для пол – литра нашей русской водки.
И осторожно, чтобы не дай Бог,
Никто того случайно не заметил,
Иван из глаза вынул уголек
И тут увидел в молний ярком свете,
Что перед ним не вина, не закуски,
Что здесь не пахнет даже водкой русской.
На этой развеселенькой пирушке
Был очень необычный рацион:
Пиявки, змеи, жабы да лягушки,
На сладкое был торт «Хамелеон».
Меню их повар славное составил…
Иван обратно уголек свой вставил.
Безрукий черт к столу его подвел,
Как гостя усадил с собою рядом,
Иван отказываться стал, сказав: я, мол,
Совсем не голоден, мне ничего не надо.
Но черт поднес ему стаканчик виски
И жареного мяса по – английски.
Тут блики молний над Холмом зажглись,
Гром загремел и тучи заклубились,
Все ведьмы, черти за руки взялись
И в сатанинском танце закружились.
К красивой ведьме черт подвел Ивана,
Ее глаза светились блеском странным.
«Вот, познакомься», - молвил старый черт,
«Быть может, в жизни вы не раз встречались,
Живете где – то рядом и вот – вот,
Возможно, пожениться собирались.
Но это – днем, сейчас же правит ночь.
Позволь представить: это – моя дочь!».
Она Ивану руку подала
И в танце они быстро закружились;
Неведомая сила их несла
Все выше и сердца их громко бились.
Она его в объятиях сжимала
И в свой бесовский танец увлекала.
Иван, казалось, голову терял,
В глаза ее смотрел, как будто пьяный,
Казалось, он забыл, что чертом стал,
Забыл про все и даже про Марьяну.
Он с ведьмой танцевал,а та смеялась,
Всем телом к нему крепко прижималась
Но танцы завершились, наконец,
И пары все на землю опустились;
К Ивану ведьмин подошел отец
И губы его хитро искривились:
«Послушай – ка! Еды у нас хватает,
А выпивка как снег весною тает.
Могу тебе я дело предложить.
Сумел я заманить к себе сегодня
В дом парня. Он красив и, может быть,
Такого не встречал я до сего дня.
Он спит сном праведника, не подозревает,
Какая его участь ожидает.
Сейчас же мы туда все полетим,
Пока рассвет еще не зародился,
И кровью его жажду утолим.
А ты летишь?» - он к дочке обратился.
А та Ивана за руку держала,
«Конечно, мы летим», - она сказала.
Хозяин однорукий, (то бишь черт).
И четверо друзей его хвостатых
Поднялись ввысь. Дождь над Холмом все льет
И грома разливаются раскаты…
А следом, глаз друг с друга не спуская,
Неслись Иван и ведьма молодая.
Он был настолько ведьмой увлечен,
Что сразу и не понял, очевидно,
Что он быть должен в жертву принесен,
(Быть жертвой их и гнусно и обидно).
И черти, чтобы жажду утолить,
Е г о хотели кровушки испить…
Над озером глубоким проносясь,
Иван заволновался, как ни странно;
Казалось, что на берегу, резвясь,
Большой Василь целуется с Марьяной.
Иван над гладью озера завис
И пристальней стал всматриваться вниз.
А между тем старик – безрукий черт –
С друзьями быстро дальше полетели,
И слишком резво вырвались вперед,
Уж очень они выпить захотели.
А ведьме никуда спешить не надо,
Хотелось ей побыть с Иваном рядом.
«Куда ты смотришь?» - молвила она.
Иван в ответ ни слова, ни пол – слова.
Решив, что все о нем узнать должна,
Она, толкнув его, спросила снова.
Иван очнулся: «Знаешь, я не местный,
Поэтому мне все здесь интересно.
«А-э…То – то я смотрю, ты вел себя
Сегодня как – то скованно и странно».
Свой локон машинально теребя,
Она смотрела нежно на Ивана.
«И сразу видно, что ты парень новый,
Ведь мы все здесь давным – давно знакомы.
В обычной жизни мы живем как все:
Мы жители вот этой деревушки», -
С усмешкой леденящей на лице
Она кивнула в сторону церквушки.
«Но в год один лишь раз, в ночь, как сегодня
Становишься исчадьем преисподней.
В глаза вставляем эти огоньки,
Тем становясь, что есть мы в самом деле,
И вот – порхаем, словно мотыльки:
У нас свободный дух в свободном теле.
Ну что, летим? Уж солнце скоро встанет,
Иначе мой отец сердиться станет.
«Нет, подожди», - сказал Иван в ответ,
«Ты тоже здесь живешь?» Она кивнула.
«Неужто тут людей обычных нет?
Все ведьмы, черти, упыри, дракулы?»
И рассмеялась ведьма молодая:
«Конечно, нет, лишь кучка небольшая».
Попристальнее вниз Иван взглянул,
За праздничным гуляньем наблюдая,
Тогда увидел парень и смекнул,
Что он ошибся, сам того не зная:
Нет средь толпы веселой, шумной, пьяной
Ни Василя большого, ни Марьяны.
Вновь повернулся к ведьме молодой.
«Ну что же медлишь ты?» - она сказала, -
«Давай, летим скорее!» «Нет, постой!» -
Иван обнял ее. Она молчала.
Тогда он всю ее к себе прижал
И в теплые уста поцеловал.
Прикрыв глаза, представил он себя
В объятиях кокетливой Марьяны
И вдруг промолвил: «Я люблю тебя!»
Совсем непроизвольно и нежданно.
А ведьма все нежней его ласкала
И пылко целовала…целовала…
Но тут он отстранился и взглянул
В ее глаза, пылающие страстью,
И по лицу, казалось промелькнул
Знакомый лучик радости и счастья.
Он медленно рукой к ней потянулся
И лба ее горячего коснулся.
«Чего ты?» - удивленная, она
Взяла Ивана за руку. «Скорее!..»
Внизу плескалась сонная волна,
Восток уж разгорелся, пламенея.
«Нет!» - и одним движением руки
Из глаз ее он вынул угольки.
И ведьма превратилась в тот же миг
В пленительную девушку Марьяну…
Послышался ее истошный крик
И, к ужасу несчастного Ивана,
Из – под небесья в бездну полетела –
Летать – то она больше не умела.
Так умерла Марьяна. А Иван?
Не знаю. Может тоже утопился.
Иль, успокоив боль сердечных ран,
Он вновь потом в кого – нибудь влюбился.
А может быть, (могло такое статься),
Он чертом навсегда решил остаться.
Ну вот, и завершил я свой рассказ
На странной для меня минорной ноте.
Быть может, скажет кто – нибудь из вас,
Что сказок вы таких не признаете,
Что поступаю я несправедливо,
Что в сказках всех конец всегда счастливый.
Возможно, правы вы, но не совсем:
Теперь вся наша жизнь – сплошная сказка:
Чем дальше, тем страшнее, но нам всем
Хотелось бы узнать ее развязку.
Но ключ к развязке ветром унесло
И отличить нельзя Добро и Зло.
30. 12. 95. – 5. 01. 96.