И, наверно, потому и хандрю,
Что поддался, дурачок дурачком,
Ветру с Ладоги, листве, сентябрю,
Тихой рощице да с желтым бочком,
А внутри-то - тишина тишиной,
Сполох ветки - и пустое пятно...
И позвал бы. И назвал бы женой,
Только эхо с тишиной заодно.
Слишком долго и беззвучно мело.
Слишком долго собирался в ответ.
Слишком белым оказался мелок -
Вся-то светится листва на просвет,
И позвал бы, но зови не зови -
Затаилась, словно птичья душа...
А шестнадцать строк о поздней любви -
Это так уже, закат и большак.