Мимо лужи пройти просто так, конечно, нельзя. Вот и Витька сощурил конопатое лицо и топнул с размаха по новенькой, после вчерашнего дождя, луже.
Ну, и шел бы себе дальше в школу, брызги получились, что надо! Так нет, обернулся ко мне всеми своими конопушками и радостно проорал: «Лужица - лужка!
А Танька - кадушка!»
Не в радость мне и калитка стала. Весело на ней, скрипучей, было кататься Танюшке, а не кадушке. Вместо ответной дразнилки из меня только слезы и брызнули. В разные стороны.
Дразнилки я тоже складывать умела, но сейчас ведь надо было обидную – преобидную. А я только и могла сказать «Витя-Витя, Витилек, черный-черный уголек». А у Витьки и правда красивые черные, прям бархатные, глаза. И задира почем зря. Вчера, как резаный, орал: «Танюха – кадуха, золотушно ухо». А у меня в самом деле бритая голова. Ну, из-за золотухи.
К мамке со слезами не пойдешь. Отругает, что нюня. А Витька не унимается: «Рева-корова, соленый огурец! Никто тебя не любит, ни мать, и ни отец».
И не скажешь ему «Чики-брики, стеночка». Это мы с девчонками так делаем, и руками еще преграду поставим, когда уж сильно обидная дразнилка. И не доводим друг друга до слез.
Когда меня донимала сестра Маруся, я тоже плакала. На тоненькую букву - «и - и - и!».
Мамкин фартук всегда был спасением. Как без него мне сейчас, если ору уже во всю головушку, прорезавшимся басом: « у – у - у!».
С буквами у меня дружба плохая. «Р» совсем не выговариваю. Между дырками от выпавших зубов «Ш» то и дело в свистящую «С» превращается. И как придумать обидную дразнилку Витьке? Ну, разве годится дразнилка: « Витя-титя – калапуз, съел у бабуски албуз. Бабуска лугается, Витька отпилается.» И даже вот эта дразнилка не годится: «Витька дулак, кулит табак, дома не ночует, спички волует».
Мать не стала вникать в мои проблемы, шибко занята была. Ошпаривала кипятком, да крапивой кадки, бочки, скребла, да мыла их. Готовила для засолки огородного урожая и лесного припаса.
- Чё, хошь пытать, али, лишь бы лытать?
Вытерла мне нос и отправила в школу к брату Гоше. Он учительствовал в первом классе и уроки у первоклашек должны были скоро кончиться. «К Акулине на лисапеде поедете. В Астраканку».
Рев мой сам собой и прекратился. Правда – братка Гоша мне и поможет, и на велосипеде прокатит, и тетку Акулину вместе послушаем. А ее слушать - не переслушать, разговаривает, как сказку говорит.
В школу зашла и сразу остановилась: шершни гудят! Знаю, с отцом на покосе спасались от них! Но, оказалось, что это ребятня в классе читали вслух. Все вместе. Кто уже дочитывал, а кто в середке теста еще пыхтел.
Шагнула, было, дальше с порога. Широкие крашеные доски блистали чистотой. Робко позвала: «Братка Гоша!» Техничка, которую не сразу увидела у окна, с вязаньем в руках, почему-то засмеялась. Сказала: «Тань, проходи, вот на стул садись. Скоро уже урок кончится. Увидишь своего братку Гошу». И снова засмеялась, повторив « братку Гошу» с моим мягким произношением буквы «р» и почему- то - «а».
Урок был последним. За руку с браткой я гордо шагала по школьному двору. Витьке за углом показала язык.
Пока Гоша подкачивал шины у велика, рассказала про свою беду. Гоша сказал:
- Тань, ты думаешь я не ревел в детстве от дразнилок? В этом возрасте все играют в рифмы.
Вот уж не думала, что Витька в рифмах упражняется. А Гоша продолжает:
- В дразнилках- то чаще всего то, чего в жизни и нет, или говорят о чем-то понарошку, лишь бы складно было, небылицы всякие сочиняют.
Вот у вас косточки же растут, прошлогоднее платье уже мало, вот и уму вашему расти надо. И он растет, еще не стихи, но рифмы в дразнилках сочиняет.
Улица Астраканка далеко, почти до бора ехать надо. Всю дорогу я бормотала дразнилки. «Обзывала хвост поджала, и под лавку убежала». Хорошее начало! Ни «р» тебе, ни «ш». Но дальше- то-кРокодил… « А под лавкой крокодил Витю-титю проглотил». Или чеРти… « Как у Вити на носу, ели черти колбасу».
Вот и дом тетки Акулины. Погромыхивал где – то над лесом ворчливый гром, но небо было солнечным, муравка зеленая, гусята на ней - желтыми комочками.
- Глухой гром к тихому дождю, гулкий - к ливню, Тань - говорит Гоша.
- А в мае был беспрерывный и выпал град, братка Гоша.
- Молодец, Тань, примечай.
Акулина была расторопной, жилистой и улыбчивой теткой. Поднесла ладошку к бровям, долго всматривалась в нас синими, как лен, глазами, узнав, засуетилась, смахнула с лавки какую-то утварь, усадила гостей. Села и сама напротив на широкую табуретку, чтоб гусята на виду были.
- Видал, Валька токо что ушла, да? Жалилась: мужик уехал кудай-то на заработки и пропал, да? Лименты не плотит, холера их разберет, да?
Мой - то на войне без вести канул, каки таки лименты и знать не знаю, да? Пятерых одна подняла, да… В городах живут таперя, да. Грамотные, как ты, Гоша. Хоть бы осенью приехали кто, гусей им выращу, поди, да?
Гоша тетку Акулину расспрашивал про деда нашего, Петра Игнатьевича Сбитнева. Я ни его, ни бабушку никогда и не видела. Гоша родился еще до войны, но деда уже репрессировали. А я –то через 10 лет после войны родилась у родителей, «подскребышком».
-Три девки у Сбитневых было, да. Евдокея, мать ваша Матрена, да Арина. С Волги- то приехали кода, в Столыпинску-то, девчонки крохотны были, а хозяйство крепкое, да. И лошаденки, и коровы, и овцы - всех погрузил Петро в вагон нанятый, да. Мать, бабка ваша, цветки все из избы привезла. Фикус у ей был, да.
Перво - то время они шибко хорошо обжились, да. Были лошади рабочие, была тройка на выход, да. Девки наряды баские нашили, полны сундуки наклали, да. В дёржаных кофтах, да юбках и не выходили. Крепко жили, не бедствовали, да. На ярманку ездили, да. А потом наделы-то и поурезали, да. На сыновей выделяли тока. Вот и пришлось Матрене да Авдокее в няньки ийти, да. Чтоб было на чо работников на посев, да покос нанимать.
- Помнишь, теть Акулин, у кого в няньках мать наша была?
- Как, Годька, не помнить, да? У попа нашего, в чистых работницах, в няньках жила, да. И наряжаться любила, да.
Поповна не жадная была, то какой отрез подарит, то юбку каку, да. Перво время поповна спытать девку хотела, да. Деньги мелкие рассыплет, вазы расставит с дорогими конфектами в шебуршащих обертках, да. Не провинилась мамка ваша, нет. Мы с ей – то подружки давние.
Ух, многому в няньках-то Матрена научилась, да. Вон в избе - то и нашито, и вышито, и наткано всего, да. А на стряпню кака мастерица! Ух, и жалковала, да, кода замуж выдали. За нелюбого, да. Отец велел. Как ослушаться, да? Вот и пришлось к мужу - то, Кольке – сироте, шибко мастеровитому, да, рано прилепиться ей. Евонный отец Семен на первой мировой погиб, да.
Тетка Акулина долго рассказывала, как отец наш старался своей красавице Матрене угодить. Любую ссору умел загасить шуткой.
- И штаны брезентовые тебе, Гошка, да Михаилу шил, и сапожничал сам, да. А избу каку построил! С верандой, да! И плотничает, и печки кладет, и сани ладит, и сбрую кожану шьет, золото, а не мужик, да… А Матрена все грустны песни поет. Да…
- Тетка Акулина, а как дед Петр Сбитнев, материн отец, сгинул в Нарыме, чо знаешь?
- А и знаю, так не скажу, Годька, да…
Помолчав, добавила:
- В церковном совете в Плотаве он был, да. Шибко люди уважали его. Грамотей, да. За то и пострадал. За веру, да. Не давал снять иконы со стен, да. Переписки - то не было. Без права, да…
Тетка Акулина засуетилась.
- Чайник скипячу, да? Дрова надыть таскать, да.
Даве запнулась, да на гальку востру хлоп! Ботинки порвались, бросила, да и босиком дале таскать, да.
Отказался Гоша от чая. Переносил Акулине целую поленницу. Поднял велосипед, устроил меня впереди, на подушке через раму, поудобнее и поехали домой.
…Витька встретился по дороге. Длинный забор из штакетника пересчитывал палкой.
Я тоже ловко умела тарахтеть по нему. Но не пошла я к Витьке. Хоть и не дразнился пока. Пусть только попробует. У меня дразнилка тоже будет готова. И на « р» и «ш» спотыкаться в ней не придется. Обязательно придумаю. Только сначала посмотрю хорошо на икону в углу. Надо же понять,почему дед мой, которого и увидеть не довелось,в Нарыме сгинул за то, что икону снять со стены не позволял.
Брат сказал, когда ехали домой: "Вот так, Танюшка, и выросли мы, все шестеро, не зная деда. Не отрекся. От Веры. Ценою жизни своей."
Долго стояла у иконы. Гоша сказал: "Бабушка наша, говорят, ее под порогом сохранила".
Помолчал и добавил:
-Тань, песню послушай. Как раз для тебя. Смело можешь ее напевать. Никто дразнить не станет. Очень уж хорошая.
Ямщик, не гони лошадей.
Мне некуда больше спешить.
Мне некого больше любить.
Ямщик, не гони лошадей.
Все, Витька, дразнилок не будет. Стихи надо писать. Такие хорошие стихи… Про деда моего, Петра Игнатьевича Сбитнева.