Пусть это будет негромко, не для скандирования на улице
под деревьями, с пониманием кивающими
каждому услышанному слову.
Пусть это будет, как в разговоре детей,
которые впервые увидели море и пытаются
объяснить, что такое волна.
Каким словом ты назовёшь намывание
золотого песка сочувствия в руслах языка,
это кропотливое ежечасное насыщение грунта весом?
Каким словом назвать растворение дождя
в полуночном море?
Что это за звук? Так звучат лёгкие, когда они дышат –
где-то по контуру тишины, по ту сторону эха.
Так звучит движение голоса по горлу, за миг до появления,
за полвыдоха до обретения тона. Буквы, которые только начинают
звучать, только приобретают форму в мастерских крика.
Пусть это будет тем, что так и останется
черновиками шёпота, чертежами на берегах,
попыткой, которой не хватило решимости.
То, что я должен был сказать – предложения, которые выхватываются
птицами со страниц наших книг, наши с тобой попытки
переиначить язык, сделать его понятней всем,
у кого нет слов для благодарности и сомнения.
То, что мы не успели проговорить в этот сентябрь,
будет нас преследовать, не отступать от нас,
словно давний страх перед одиночеством.
То, что я смог оставить себе, чем не поделился с городскими
акациями, острыми и пытливыми, как дети,
чьи родители расстаются.
Время фиксируется голосом и огнём.
Холод прочерчивает границы изгнания и возвращения.
Начинается самое важное –
Необходимость отвечать за то,
во что по-настоящему веришь.
Вы готовы? – Спрашивают у тех, кто уходит навсегда.
Вы готовы? – Спрашивают у тех, кто здесь остаётся.
Грозная вода уже поднимается среди ночи.
Укрепляется речь,
как береговая линия.
(Перевёл с украинского Станислав Бельский)