Стих, состоящий из молчания и тишины.
Из узлов, которыми закреплены лодки,
бьющиеся у берега,
не способные сорваться в безвестность,
не способные оборвать крепления.
Стих, похожий на руку, прибитую
ко кресту.
Книги, дарящие нам радость недоговаривания.
Спрашивай меня, спрашивай обо всём, что тебя волнует.
У меня есть письмо,
у меня есть тысяча способов быть с тобой честным,
у меня есть тысяча возможностей
снова промолчать.
Вот здесь я не сказал о первом восхищении твоим именем.
Вот здесь промолчал, когда ты впервые оборвала разговор.
Здесь не договорил о темноте, о том, как она резко
охватила нас на пустынной улице,
под вечерними огнями.
Не договорил, сломал яблоневую ветку времени,
создал паузу в созревании осени.
И теперь этот стих состоит из укора стеблей,
из обиженного дыхания дерева.
Ломаный ритм, как поломанная ветка.
Речь как узел, крепко держащий нас до зимы,
речь как шрам, напоминающий не столько о боли,
сколько об исцелении,
речь как способ придать человечность
дыханию и поцелуям.
Пока мы ждём и молчим,
вылетают на юг птицы,
и медные деревья звенят на ветру,
как оружие.
Будет зима, будет завершение года.
Будет протяжённость заснеженного междуречья.
И встанет свет между нами.
Опушки очертятся снегом.
Крепко стянуты эти узлы.
Крепко они соединяют.
Никто не сможет их развязать.
Никто не осмелится.
(Перевёл с украинского Станислав Бельский)