Сибирь. Зима. В снегу большак.
Стоит, не в силах сделать шаг,
ненужный никому Чужак.
Темнеет…
Лицо в крови, в крови рука,
но не бинта нет, ни платка.
У ног два талых пятака
алеют.
Чужак без сил, его трясёт.
Мороз уже нутро грызёт.
Чужак стоит, а ночь крадётся
тенью…
Из леса рык, за рыком вой -
за Чужаком следит конвой -
принять ему придётся бой
смертельный.
С небес бельмо луны глядит.
Ветер серьёзен и сердит,
он не жалеет, не щадит,
всего кусает.
А тьма зажгла глаза-огни,
ей запах крови как магнит
и вкус дурманит и пьянит,
его желает.
Момент и мрак из всех кустов:
десятки лап/хвостов/голов,
сотней оскаленных клыков
скрипел он.
Чужак на месте как волчок -
удар/ожог/укус/толчок -
уже разорвано плечо,
немеет тело.
Время застыло, не спешит.
Лесного Бога бой смешит,
стаей ворон над ним кружит,
хохочет.
А бой жесток, кровав и скор.
Чужак не выдержал напор,
он пал под лапы тёмных свор,
не дышит.
Стая, свой голод утолив,
в лес отступила, как отлив,
оставив труп на отмели
багровой.
И видно в отблесках зрачков,
что снег укрыть уже готов
цепочки огненных следов
своим покровом...