Льётся свет из гробниц моих воспоминаний,
Сокровенных вместилищ свершившихся дней,
За которые впредь не найти оправданий,
Мне, нашедшему в лицах ушедших людей,
Непорочную подлинность, Бог ей хранитель.
Тянут грузные думы на дно смутной яви,
Стылой ямы страдальца текущей главы;
От подобных меня совпадений избави,
Мой незримый создатель, укрой от молвы;
Снова памяти ноющей вскрыта обитель.
Блещет грустными взглядами матовый город,
А над ним затевают грачи хоровод;
Я для схожих забав недостаточно молод,
Вполне зрел, чтоб возглавить великий исход
Из ангаров сознания, собственных граней.
Бьёт по куполу вечности времени молот;
Глубину моих слёз познаёт эхолот
Любопытной тоски, её шлейфом – исколот,
Восстающей порой из осенних болот;
Озираясь на смерть, жить гораздо забавней.
Сажа снов на перстах стихотворца – чернила;
Пахнет прошлым реальность, такие дела;
Боль монахиней падшей в мой дом заходила,
Обнажалась при всех и чего-то ждала;
Память требует чистки своих артефактов.
От излишних коллизий свой нрав оградил я,
Каждый сбывшийся грех начинаю с нуля,
Слышу, прошлого бьют по грядущему крылья;
Так навязчива память – меланхолия,
Учредительница долгосрочных контрактов.
Мы, не помня начала, их с ней заключили –
От того забиваемся часто в углы;
Люди память, должно быть, во лжи уличили,
Вечной провозгласили, сев с ней за столы;
Я ношу по сей день её семя в подкорке.
Брызжет жизнь из гробниц моих воспоминаний,
Лабиринтов негаснущих белых огней;
Полон клякс ежедневник моих ожиданий –
Вновь тоскую по лицам ушедших людей,
Созерцающих рай на цветущем пригорке.