… а город мой возносится листвой
и птицами, берущими начало
в прибрежных ивах, взявших на постой
и тех, и этих.
Бьется у причала
и мается, как жучка на цепи,
пустая плоскодонка серой масти.
Летящую газету нацепив,
дворцовый лев становится отчасти
значительней, последнее тепло
в себя вбирает с жадностью чугунной.
А я сквозь близорукое стекло
читаю просто так, почти бездумно
события одной из старых «правд»,
случившихся
вдруг собственностью львиной.
А город мой возносится, устав
от суеты – уже наполовину
исчез, разрушен, словно Колизей.
В прекрасной пустоте – ничто не ново,
известно, под луной – своих друзей
увижу
и, простив,
забуду снова.