просвистевшая в тумане
жизнь, которая одна,
как в готическом романе,
живописна и чудна:
вьётся языком змеиным
узкий прапор – алый шёлк,
ворон реет над равниной,
что летучий чёрный волк,
на вершинах одиноких
не смыкают челюстей
не балауры, так цмоки
всех размеров и мастей:
козлетоном и контральто
завывают со стены
архетипы и гештальты,
сублимации и сны.
их шинкуя беспощадно,
вдруг припомню на бегу,
что умею быть нарядной
и весёлой быть могу.
злую тварь в последней схватке
разрывая на куски,
сладко думать про карпатки,
и шарлотки, и пляцки,
а потом с горы дивиться,
как проворнее огня
удирает полем рыцарь,
обогнав давно коня,
а в нелётный вечер вьюжный,
чтобы время скоротать,
на крыле своём кольчужном
звенья новые считать.