Эти пшеничные волосы,
а глаза из лесной чащи родом,
на радужке блики желтые.
Светлая, мягкая, не тронутая руками грязными
реальности престарелой.
Невидимый нимб охраняет и отбрасывает все пошлое и непростительное.
Но школьный бал близится.
Это прощальный бал.
И в окружении ангелов
несешь молчаливую молитву
со скорбным ликом.
«Нормально разойтись
в конце вечера —
большего мне не надо».
Надоело быть Золушкой с потерянной туфлей.
Щебечут на ушко девы:
«Святая воистину»;
пытаешься отшутиться.
А мысли твои темны, а думы твои черны.
Разгрести святые дела и святые долги.
Для служения богу.
Для совершенства мыслей.
Правда, святое дело и братство,
но совершенства нет.
Ты же божьей коровки окраска,
опасна или же не опасна?
Как раб, на колени падаю,
стеснительный и черноокий,
ни себя не спасу,
ни до руки твоей не дотронусь.
Вот бы выдержать не мигая,
еще пару, и нимб окрасится.
В золотой окрасится.
Ах, дурочка моя,
дурочка,
тебе даже с
мертвыми
лейкоцитами
в дырочках
две симметричные капли уселись чудно
покоятся с миром
в лабиринтах слизистой перегородки