Темнота и глаукома.
Пустота и тишина.
В этом карцере как дома -
Вся знакома ширина.
Знакомы взгляды всех щелей,
Каждый шрам на штукатурке.
Только голоса всё злей
В черепной шкатулке.
И только образы бледней,
Кого любил и кто любил,
И всё меньше светлых дней
Под звук лесов и пил.
Меньше воздуха в округе,
И меньше помыслов внутри.
Меньше смысл друг у друге,
И сплошь летом декабри.
Сер бетонный город. Серый
Люд живёт в седых стенах.
И такой несчастный белый
Волос на чужих висках.
И такой несчастный писарь,
Что пьёт виски в легковушке,
Ест свиней и сыплет бисер
В съёмной комнатушке.
Пишет что-то на газете
И жжёт книги в холода.
Спит в кювете, в лазарете,
Но в объятьях - никогда.
Каждый вечер - жизнь сначала,
А утром - как заведено:
Кофе, лифт, и у причала
Поезд, что везёт на дно.
Башни папок, башни сити...
Строчки чисел, букв и лиц.
В мыслях - что бы съесть и выпить,
Немудрёный блиц.
Стук по кнопкам, стук по нервам,
Стук - набатом в голове.
Рядом крысы в сером, стервы...
"Хэй, ты скоро на обед?"
Снова стук, туда-сюда...
И уставших манекенов
Ждут авто и поезда
Метрополитенов.
Каждый вечер - вверх, на воздух
Всплыть, чтоб утром утонуть.
А менять всё стало поздно
И не хочется ничуть...