Из неверной мглы вышел конь чужой,
Масти бледной, усталый, дряхлый.
Тусклый мир начинается за межой;
А в трясущихся пальцах пряхи
Чуть не рвется нить – ей сермягой стать
Суждено, или власяницей...
Вечна мерзлота. Неужели мать
Ты мне, стынущая землица?
Конь копытом бьет: выходи, шельмец!
Далека и трудна дорога.
Провожает в стынь тебя голубец;
Не молись – зря тревожишь бога.
Обернулся все ж, выходя во двор,
Глянул, бестолочь, на иконы...
И в очах Богородицыных укор
Увидал; прошептали уста: пропал;
Отвернулась она со стоном.
Сиротою стал. Не согреет длань
Бесполезный трупик синицы.
Нет и журавля. Индевеет рань.
Даже тень исчезла: сумела, дрянь,
От злосчастного откреститься.
А в небесном трюме, должно быть, течь;
Как еще объяснишь ты морось?
Лучше б молнией сшибло главу мне с плеч,
Или градом побило волость!
Впрочем, нет; ведь не будет теперь никто
Мне грехи отпускать лениво.
Небеса превратились-то в решето –
Как на них усидеть смогли вы?
Конь копытом бьет. Треснул небосвод.
Стелет поле мне черную скатерть.
Вы, живые,
святые,
чужие,
сброд!
Чтоб чело вам разбить о паперть!
Картина:
Алексей Саврасов, "Могила на Волге"