Был сон как сон: полёт осы над ковылём вечерних пастбищ,
но вот... напольные часы, мои часы, упали навзничь,
и от падения стекло снесло, и в глубину воронки
неспешно время потекло,
моё.
Залаяли болонки
две, из соседнего двора: своим самозабвенным лаем
меня из времени нутра как будто бы достать желая.
Я их зову, но вместо них на зов явились два индуса,
был голос двух индусов тих, и было видно, как из уст их
исходит тёплая волна, и - в ней - часов моих детали
преображают времена, и имена, и - ни едва ли
всё то, что было до того
осы вечернего полёта; её полёта естество становится моим, и кто-то
во сне, в таком же, как и я, преображается, и рядом
совсем находится
Земля,
и мы летим над водопадом,
он приглашает нас, и с ним - и в нём - срываемся в ущелье,
наш чуткий сон не оборим ни эдельвейсами, ни хмелем,
растущим прямо у реки уже не горной, а равнинной,
и рядом с нами мотыльки - балеруны и балерины -
в свой ниспадают менуэт, но на мгновение, поскольку
век мотылька - короткий век: не менуэтами, а полькой
- весёлой, полной суеты - живёт их трепетное время,
и мы садились на цветы,
и лепестково льнули к теме
неисправимых наших грёз
река и луг хмельного цвета,
и поутру жужжанье ос,
и нескончаемое лето,
и нескончаемое лето...
2011.
2014.