* * *
На Веснина, на Чернышевской
опять трепещет листопад -
то Джотто ди Бондоне фреской,
то радугой в пятьсот карат.
В нём краски Рафаэля Санти -
на ткани каждого листа,
в нём тишь непротивленца Ганди
смиренномудра и чиста.
И отзеркаливают взоры
в просветах гибнущих ветвей
не кратковременность декора,
но вечность жертвенных кровей,
хотя бы, и разнясь повадкой,
в реальной Книге бытия
в один узор сплелись загадкой
и белый голубь, и змея.
На Пушкинской, в саду Шевченко
последний хмель сочат листы.
Но шмель,
пестрее Евтушенко,
ещё пьянеет сладкой пенкой,
садясь на поздние цветы.