…
В голове запутались нитки,
Цепи, ленты и лоскуты.
В груди что-то так зыбко,
Что-то щемится и болит.
В животе что-то грязное,
Что-то с кровью и пеплом.
И в итоге мы разные,
Но нервы мы не потреплем.
Что-то мерзкое застряло под грудью.
Как похмельем вырывается злость.
Тошнота и озноб уходят при людях,
И я чувствую каждую больную кость.
Это что-то не даёт мне дышать,
Это что-то кошмарам даже не ровня.
Это что-то хочет очень кричать.
Это после кашля на белом кровью.
Оно твердит мне обернуться,
Вечно ждать, бежать и проверить.
А мне хочется просто уснуть. Я…
Хочу вырвать прошлым и вновь поверить.
И руки трясутся, немеют и слабнут,
Голова тяжелей и мне теперь чужда.
Бабочки в животе будто зябнут.
И только в омуте все мои нужды.
Я слабый человек, зависимый, жалкий.
Я горечь, я гарь, я мороз.
Я твой вид из окна на вонючую свалку,
Я никотиновый передоз.
Эгоистично гляжу я на стул напротив,
Так хочу найти там тебя.
А знаешь, ведь лик мой даже юродив.
Я плачу, себя загубя.
Слишком тихо звучит слово «паника».
И даже «любовь».
Это даже не о затонувшем Титанике.
Это даже не «вновь».
Умирает и сохнет, как папирус
Голова моя, тяготея.
Это мой смертельный вирус.
Это моя панацея.
Это мой путь, мое вечное кредо,
Моя боль, жизнь. Бессмертная любовь.
Это все мои радости, все мои беды.
Это мои душа, разум, тело и кровь.
Мне дурно,
я умираю у тебя на руках.
И так сюрно.
Умерла я ведь лишь в своих стихах.
С тобой я жива. С тобой я дышу.
С тобой я счастлива, с тобой я люблю.
С тобой я столько всего напишу,
И значит себя я здесь опять оживлю.
Но сердце болит, легкие ноют.
Рёбра ломаются и гудят.
И жгучие слёзы голые щёки умоют,
И бабочки меня изнутри съедят.
Я гордо и твёрдо все ещё жду.
Я прошу лишь голову свою: «очнись».
Я и не молю я глупо в небе звезду.
Я прошу лишь тебя: «опять появись».