Моя мама была студенткой Ленинградского института связи, когда началась блокада. Мама из всех будущих связисток была самая маленькая (148 см) и худенькая. Но она выжила. И суп из обоев с остатками подсохшего клейстера – это не поэтическая выдумка, а реальность блокадной жизни.
1
Ничего не осталось –
лишь печаль и усталость,
Нежных слов запоздалость,
Позабытый букет
В желтой, треснувшей вазе,
Голубые подглазья,
Старый, черный жакет…
Ничего не исчезло –
Мир прекрасный, где нет зла,
Где не старость из кресла,
Из отечных орбит,
Смотрит раненой птицей,
А счастливой синицей
Детство вьется, и снится,
И в окошко стучит…
2
Ты буржуйку упорно топила
обломками мебели.
Огонек тот спасал нас обеих
зимою блокадною:
без него – с той зимы -
никогда и нигде бы нас не было:
ни тебя, ни твоей «поэтессы»,
с ее стихоплетской стихией тетрадною...
Ты со стен обдирала кусочки обоев
с остатками клейстера:
суп варила,
спасая подружек своих обессилевших...
И на Ладоги льду -
беззащитной мишенью для «мессеров» -
мы с тобой оказались
в числе победивших и выживших...
Одержали победу над смертью мы –
не над «фашистскими гадами»:
пусть воюют цари,
наше дело: любить,
не теряя надежду на лучшее.
Суп варить – хоть обойный,
когда нас терзают блокадами,
сохраняя тепло,
воевать с холодами трескучими...
Вот и нет тебя рядом -
и время летит быстротечное...
Но однажды проснусь поутру –
и услышу спросонок
голос твой,
и в объятья твои, моя мамочка вечная,
я побегу – твой единственный,
поздний и вечный ребенок...