Устанешь, да, устанешь, и прежним дням причины не найдёшь.
Устанешь, да, устанешь, пуская околесьем под рукой
раскрученную в обруч быль.
Не отпусти мелькающие спицы, продетые сквозь воздух и покой,
не допусти причуд в несдержанной попытке
стереть всё под ногами в пыль… Иной,
уставшую меланхоличную мечту опустит под руки в зацветший васильками трон.
Пред ней падёт в сиреневом заря, оранжевым падёт закат. Потом их уведут.
У ног расстелет покрывалом прозрачную ночную тишину – смотри на звёзды,
снующие в глубинах, на мост смотри неведомый и длинный, и покой
свой утверди, ведь это первая по счёту пантомима
из пятой сотни…
Впереди…
Что впереди? Прости Иного.
Да, может быть, покой, взрыхляемый простым и нежным словом.
Да, может быть мечты, в бреду, твои, несдержанным движением, до боли,
сожмут с наружной стороны груди.
И всё простишь, по воле, поневоле, по замыслу всевышнего судьи, и стон благословишь,
что волею судьбы дарован.
Оставим… Не оставим! Пусть дням, от прежнего, ещё идти, так что ж...
Темп времени, навязанный, не у тебя ль сворован?
Не мной ли мой хвалёный грош, с гербом-мечтой,
из года в год меня же самого и кормит?
В ладони время отсыпает пыль, и в сотый раз ладони наши полны.
Ладонями ладони наградив, обряд опустошения исполним.