Памяти актёров драмкружка
Ленинградского общества
глухонемых, расстрелянных
в августе 1937 г.
Петербург, Петроград, Ленинград, снова Питер.
Время строить мосты, время их разводить,
Поменять белый фрак на засаленный свитер
И о прошлом навзрыд до утра голосить.
Память крутит назад прошлых лет
кинопленку,
А в глазах - тридцать пять - роковое число...
Поправляет чекист впопыхах гимнастерку
И спешит, говоря:"Как же мне повезло! "
Среди серых колонн он проносится мимо.
В мускулистых руках список глухонемых.
На измятом листе весь театр "Пантомима",
Но имён не видать в ледяной темноте.
Среди этих имён режиссёр, ихтиолог,
знаменитый спортсмен,педагог,
чемпион.
" Сколько их под расстрел:тридцать пять или сорок?
А не все ли равно," - на бегу думал он.
И рысцой в кабинет, где скрипел стул спросонья,
Зубы скалил портрет на холодной стене;
В кобуре пистолет содрогнулся невольно,
Когда голос глухой прохрипел в тишине:
"Тридцать пять под расстрел. Это много иль мало?
И пора бы уже выносить приговор.
Конвоиров ко мне!" - произнес он устало.
И в ответ помертвел у винтовки затвор.
Кому - вечно молчать, кому - вольная воля.
Но здесь смертью дышать всем глухим суждено.
И от пыток стонать - их ничтожная доля,
Но себя защитить права им не дано.
Молчаливый ответ не сулит перевода.
Лишь бескровны уста и смертелен испуг.
Здесь от криков немых задыхалась свобода
И зловеще чернел мрак кровавый вокруг.
Осквернилась земля снова жертвенной кровью.
Беззаконий ярмо ах как давит ей грудь.
Уготовано вновь ей смириться с юдолью,
Но свободу в себя долго ей не вдохнуть.
Русь - вдова, простирай к небу слабые руки,
Изливай свою скорбь пред Всевышним в ночи.
В багрянице сыны терпят адские муки.
Ты молись горячей и взывай. Не молчи.
Но в молчанье застыл
Её сдавленный голос.
Тяжким грузом легла ей на плечи вина...
У дороги лежал мертвый, срезанный колос,
В нём душа золотых спелых зерен полна.
Тихо дремлет в тиши Левашовская пустошь.
Растворяют ветра еле слышимый стон.
Слезы елей, берез они снова осушат,
Разнесут по округе скорбный траурный звон.