Раскрывались небесные соты.
Мчал поток воспалённых огней.
Отрывались с земли самолёты
алюминевой стаей гусей.
А в речах монотонно и стойко
звук шипел- ПМЖе... ПМЖе...
И судьба словно дикая тройка,
зависала в крутом вираже.
И кому-то почудилось сдуру
под турбинный неистовый писк,
будто лайнер, как на амбразуру,
бросил нас на расплавленный диск.
И осталась вдали луговина
с деревенькой и шатким мостом.
И тянулась моя пуповина
за седым самолётным хвостом.
Видел я из заоблачной выси,
прислоняясь к обшивке виском,
как почившая бабка Таисья,
машет мне оренбургским платком.
Машут ставни далёкой сторожки,
машут ивы у тихой воды,
машет в небо волнистой ладошкой
горький дым прокопчённой трубы.
И на крыльях воздушной стихии
под зловещий раскатистый вой,
в небо бабушкина Россия,
навсегда улетала со мной.