Крепчает зной, глаза слезятся,
Но с каучуковым мячом
Древнейшей из цивилизаций
Все катастрофы нипочем.
И тверже всех, распознавая
Грядущей непогоди шум,
Из городов полдневных майя
Над рифом высится Тулум.
Стоит он на крутых утесах,
Поодаль от промозглых сельв,
Где смуглых дев гладковолосых
Прельщал гиперборейский эльф.
Его развалины священны
Для устремленных в океан
И стерегущих эти стены
Подслеповатых игуан.
Сплетаясь, пальмы и агавы
Чтут идола, который встарь
Ввел изуверские расправы
И судьбоносный календарь.
Обсидиановой пантерой
В расселине крадется ночь,
Свет гаснет, веруй иль не веруй,
Какую блажь ни напророчь.
А мы, обсыпанные мелом
Луны, крошащейся в перстах,
Дворцам дивимся омертвелым,
От бога метрах в пятистах.
Прозренье не размежевало
Добро и зло спустя века,
Надежды остается мало,
И на сердце скребет тоска.
Как будто звездные сполохи,
Царапающий острием,
Из доколумбовой эпохи
Подсчитывает астроном.