Они умели, и они смогли изменить мир, создавая силу вопреки слабости и упрямой немощности толпы, назло безудержным человеческим предрассудкам, в пику сомнениям и иронии, неистово отбиваясь от упрёков современников и превозмогая их невежественные потоки сопротивления. Мир менялся, мир рос и взрослел во многом благодаря им, мир становился и стал другим, и он уже отчётливо и кристально чисто всё это понимал. И он знал, что эти изобретения и достижения человеческого разума имели разные критерии своего значения для вида, ведь среди них были такие, что меняли всё, что создавали эволюцию, но были и те, что отбрасывали этот самый вид куда-то на задворки Вселенной, лишь уводя его в сторону, лишь удовлетворяя страшное и безудержное желание удовольствий и наслаждений. Огонь, письменность и пенициллин, или же шёлк, атомная бомба и интернет в его современном обличии, это же будто сравнивать Леонардо Да Винчи с каким-то невзрачным современным изобразительным копировальщиком, словно сопоставить того, кого мы считали Богом с обыденностью Дьявола. И если бросить свой весьма и весьма искушенный взор на нашу историю, то мы увидим, что ошибки наших «псевдодостижений» совсем ничему не учат нас. Мужчина, лет эдак сорока, сорока пяти, сидел и размышлял у открытого окна 2373 года, перелистывая мысли и рисуя из них фразы с запятыми и точками. В его голове давно уже засело что-то такое важное и неопределённое, что-то такое, что он изобрёл, что-то такое, что должно было бы изменить весь мир. И он боялся, он опасался, что это самое его изобретение может начать всё сначала в истории человечества, что оно уложит на лопатки все текущие стереотипы и разрушит столь устойчивый фундамент конструкции общества, что оно изменит эволюцию вида, и он боялся и ему было страшно, он не был до конца уверен, можно ли его изобретение отнести к чему-то полезному, чему-то такому, что сравнилось бы с огнём и пенициллином, тем более было одно губительное условие, побочный эффект, как принято указывать в инструкциях ко всем пилюлям, оно его останавливало и волновало основательно. Конечно, внутренний голос говорил, что решение найдётся обязательно, тем более учитывая саму суть его изобретения. Он улыбнулся, огляделся вокруг своей комнаты-лаборатории, фыркнул на весь этот беспорядок, взял мензурку с водой, насыпал внутрь светло-сиреневый порошок и слегка запинаясь в своих движениях, выпил. И так началась новая жизнь человеческого вида, так случилась революция и эволюция. Тот самый порошок имел поразительное свойство, ужасное и прекрасное одновременно, он перестраивал, переделывал и восполнял, раз и навсегда изменяя человека, заставляя его мозг работать на пределе своих возможностей, на самой вершине разумности и рациональности, осмысленности и эффективности. Но такой мозг пожирал своё тело, все его ресурсы так стремительно и мощно, что жизнь сокращалась в три раза, к подобному ускорению главного процессора человеческое тело было просто на просто не готово, но он так надеялся, так сильно надеялся, что этот самый мозг что-то придумает, ведь он теперь может и умеет почти всё.
Солнце привычно вставало и падало за горизонт, Земля усердно и размеренно вращалась вокруг этого самого Солнца и себя, перелистывая годы, обращая жизнь в смерть и смерть в жизнь, смущённо наблюдая и устало вздыхая какими-то ласковыми волнами моря и океана, бешеными торнадо, громкими землетрясениями и причудливыми сезонами года, что так постоянно и уверенно сменяли друг друга, невзирая ни на что, не замечая никого, проглотив сотню лет так легко и воздушно, что наступил 2473-й год. Мир изменился, а человеческий вид неожиданно сократился. От былых красочных и пёстрых двадцати пяти миллиардов осталась лишь какая-то ничтожная сотня тысяч, и это при том, что длительность жизни не уменьшилась, ибо почти сразу разум нашёл решение, но он, этот самый разум расхотел размножаться, человек разучился это делать, потеряв инстинкты и животные страсти, на фоне своей совершенной рациональности люди утратили чувства и эмоции, заглушили свои иррациональные природные желания логическими структурами и математическими решениями.
Наш изобретатель сидел на берегу и молча смотрел, как багровое Солнце поглощалось чёрно-синей бездной океана, уныло перебирая серые, белые, чёрные камни в руках и двигая белый песок пальцами ног. Холодный разум, которым стал его мозг, безудержно анализировал, просчитывал и делал замёрзшие выводы, а потом сработал тот самый прелестный блокиратор, что он предусмотрел, поглощая своё изобретение, система свела данные до и после изобретения, обнаружила опасность и остановила действие порошка. Его мозг забуксовал, проснулись чувства и эмоции, обнажались страсти и ошибки, появился страх, и он зарыдал, сам не понимая почему, но отчётливо чувствуя, как боль режет очнувшиеся сердце и душу, как он ошибся, как он ошибся, чёрт побери… И мужчина лет эдак сто сорока, сто сорока пяти сидел у окна 2473 года и проклинал себя и плакал, и плакал, и плакал..
SH