Стирает солнечные всплески
день, взятый утром на прокат.
Вновь розовые занавески
бледнеют, глядя на закат.
В серванте солнце остывает
на гордых гранях хрусталя
столетнего, который знает
как долго вертится Земля.
В обложках спят слепые буквы.
Все книги в серых корешках.
И лишь Булгаков цвета клюквы
на полке явно в маяках.
Детали в серость погружают,
где яркий мир неразличим.
Под вечер лампы дорожают.
Но сам закат неизлечим.
Нам солнце дарит передышку
понять, что божий мир ничей…
Но снова лампа яркой вспышкой
вскрывает внутренность вещей.