Я долго уходил, и поцелуй сорвал украдкой,
мне Станиславский корчил рожи у ружья,
У верных жен неверности повадки,
и в жен других влюблённые мужья.
Кто для груди придумал тонкий ситец?
И низкий голос в высоте ладов?
Наверно, я в душе ордынец,
зорить привыкший гнёзда городов.
У взрослой девочки всё хорошо, всё плохо,
всё ищет мальчиков в циничности мужчин.
А ситец тянется и падает при вдохе,
как следствие из множества причин.
Нет постоянства в мире переменном,
а время – вечный хит продаж,
не сдержит в зеркале настенном,
у век усталых лёгкий макияж.
К рассвету нежно затихают звуки,
стыдливо солнце красится вдали.
Есть встречи, как предчувствие разлуки,
и поцелуи в ожидании любви.
Любви без слез и без рубца на вене,
цветы в воде, бокалы на столе.
Любовь игра, и занавес на сцене,
и занавески тайна на окне.
Как много в нас проходит лишних,
порой некстати, не под стать,
но встретятся вдруг двое нищих,
друг другу милости подать.
Жизнь выдаст благочестью на поруки,
но заплатив за всё вдвойне,
вновь повстречаются дающих руки
на склонной к скупости земле.
Не в нас посвятится, без нас окрестится,
не к нам опустится в ладони высь,
зачем то довелось, нам встретится,
зачем то мы решили разойтись.
Не твой порез рубцует моя вена,
пусты бокалы, выпиты до дна.
Да будь же ты судьбой благословенна
в своей неверности, неверная жена!