В деревне летом полдник — как закон.
В бидоне спит парное молоко,
галетный флот рассыпан на тарелке.
Печенье в чашке нехотя плывёт.
А возле ног кругами ходит кот —
мол, налетай, чего ты медлишь, мелкий?
А в чашке море белое штормит
и шхуну хлещет волнами-плетьми,
а если дуть сильней — взмывает валом,
ломает с треском мачтовый хребет.
И парусов у шхуны больше нет —
лишь капитан остался у штурвала.
А в трюме течь — вода торит пути.
Эй, капитан, корабль не спасти,
спасай себя, пока на месте шлюпка!
Но капитан глядит в мои глаза,
как будто хочет что-то мне сказать
и всё без слов понятно, только жутко:
Что он и шхуна — целое одно,
что суждено вдвоём уйти на дно,
без паники, без пафоса и драмы.
Свирепствует стихии злая мощь...
Приходит мама, чтобы мне помочь,
но поздно,
слишком поздно, мама!
С досады чашка сброшена рывком
и льются на пол слёзы с молоком,
и мама обнимает виновато...
Я вырос, но всегда по-детски горд,
когда мой сухогруз приходит в порт.
...А молоко...
не выношу с тех пор,
как капитан галетного фрегата.