***
Коман сова?
Сова па маль!
Мой календарь,
как Пашендаль
в ту не Вторую Мировую,
в которой я не существую,
в ту, на которой я не пал –
сплошные взрывы, год пропал.
Я, правда, не тогда родился,
когда весь мир с собою бился
и пристрастился умирать,
не в силах сам себя понять.
Динь-дон!
Стучат в колокола
остывший пепел и зола –
зола надежд и пепел дел,
что до сих пор не отвердел
и в мирном воздухе не тает,
горчит и за душу хватает.
Я в меру за себя боюсь.
Клянусь, что весь перекуюсь,
как тот Вучетич на орала,
всем раздаю из-под забрала
свои улыбки сгоряча,
стараясь не рубить с плеча,
по сторонам гляжу устало –
в конце концов, уже не мало,
хоть далеко от идеала.
Надеюсь, я перекуюсь,
но всё же сам себя боюсь,
боюсь исчезнуть не в сраженьи,
а просто в блеклом выраженьи
в давно забытом падеже
на неуклюжем вираже,
и в первом ли, втором спряженьи
меня растянет напряженье не в 380 вольт,
но выстрелит случайный «кольт»,
а то какой-нибудь «смит-вессон»,
иль просто пришибёт прогрессом,
как бы мешком из-за угла.
Всё в жизни пепел и зола,
и выражение печали – зола в конце,
печаль в начале
в библейском сердце мудреца
как тень живого мертвеца.
Ну, а в моём живёт ленца,
что приютилась на постой.
А потому мой слог простой
шуршит опавшею листвой.
Всё остальное сплошь детали,
что круто «сивку укатали».
Как всё непрочно, заморочено.
По мне бы лучше напрямик!
Внутри скользнул чего-то блик,
но жизнь свернула на обочину,
а мир неистов и велик,
в нём, словно эхо, Мунков крик,
в сравненьи с коим львиный рык,
терзая слух страшит не очень.
Куда страшнее жизнь обочин.
Я этой жизнью озабочен.
Наш мир жесток и многолик,
к несовпадениям привык.
***