Мой милый Августин. Ко дню Победы

               
                Посвящается Александру Половникову

 Все знакомые называли их  Лёшечка  и  Леночка, хотя обоим было уже под шестьдесят.
Но иначе они сами друг к  другу никогда не обращались.

Лёшечка  был главным врачом туберкулёзного диспансера, а  Леночка  была ведущим фтизиатром.

Саше  они доводились далёкими  родственниками, но сколько он себя помнил, относились они к нему, как к родному сыну.
Детей у них не было, а потому Саше доставалось всё их нереализованное родительское тепло.
Они  даже помогли  ему, пока он учился в институте, увиливать от армии.

После  защиты  диплома, Саша год служил офицером в инженерных войсках,  сумел обойти весь ужас армейской дедовщины, а потому считал себя вечным должником этой  необычной пары.
Кроме того, он просто их любил.

Жили они не бедно в добротном частном доме, были приветливы и не особо контактны.

Саша  от своей матери знал, что Лёшечка  во время войны работал врачом в концлагере, и какими-то  путями  вытащил Леночку из солдатского борделя, куда девушек направляли прямо из вагона, взамен подурневших и расстрелянных.

Под видом его помощницы она пережила войну, и вот они уже дожили до пенсии вместе, а относятся друг к другу, как будто вчера познакомились.

Естественно подробностей никто не знал,  да и кто бы посмел ворошить такое прошлое.

Где-то в середине семидесятых они неожиданно продали дом и переехали жить в Литву.
Пару лет о них ничего не было слышно, а потом пришло известие, что Леночка умерла от рака.
Через год сам Лёшечка попал между платформой и вагоном электрички и его сильно помяло.
Тогда –то он и послал за Сашей, чтобы попрощаться и сделать необходимые распоряжения.

Саша, естественно, выполнил все его пожелания, самым странным из которых было приглашение католического священника  для исповеди.

После того, как священник ушёл, Лёшечка  рассказал Саше, зачем ему понадобилось  исповедываться.

-Дело в том, что на мне висит нераскрытое убийство, а вернее, никто и не знает, что оно совершено.
Но сердце и душа  не то, чтобы болят, но требуют освобождения от этой тяжести.
Хотя никакого греха я не совершал, а сделал, пожалуй, доброе дело.

В  середине шестидесятых  в соседский дом поселился  Николай  Савельев. Да ты его должен помнить. То ли он пришёл из лагерей, то ли был в ссылке, но, похоже, в войну где-то наши пути близко пересеклись.
Я этого не помнил, а Савельев только  всегда нехорошо улыбался.

И вот однажды Леночка прибежала со двора в слезах.
Её трясло, и она долго не могла прийти в себя.

Оказалось, что, когда Леночка появлялась во дворе, Николай доставал губную гармошку и начинал наигрывать песню  «Ах, мой милый  Августин»,
которую Леночка бесконечно слушала, когда была у немцев.

Под неё немцы встречали поезда. Под неё гнали на работу и на смерть.
Под неё насиловали и убивали.
В лагере её исполнял  оркестр из пленных, но и многие немцы играли её на губных гармошках.
То есть, круглые сутки, многие месяцы и годы эта песня сопровождала  сознание несчастных узников.

У Леночки и раньше наступала истерика при упоминании об этой песне, но Савельев специально глумился и издевался над её психикой.

На мои просьбы прекратить играть эту песню, сосед прикидывался дурачком и продолжал давать свои концерты. Причём ничего другого он вообще не играл.

Когда я увидел, что Леночка уже не выдерживает и может просто сойти с ума или полезть в петлю, я решил его убить, потому что другого решения не находил.

Пойти в милицию. И что? Ну, скажут ему, не играй. А на каком основании.
Он правильно всё понимал, а потому верил в свою безнаказанность.
Я даже подумывал переехать, но чувствовал, что в покое нас он не оставит.
Что-то нас связывало. Но что я не знал.

Пригласил я его как-то помочь мне залить фундамент под баню.
Не  даром, конечно.
         
Да и замуровал его в этом фундаменте.
Да ещё и посвистел на прощанье его любимую песню.

Никогда раньше я не испытывал большего удовлетворения от своих поступков.
Было ощущение, что я похоронил всё наше жуткое прошлое.

Поскольку он часто дрался с женой и уходил от неё, то она решила, что он её бросил, а  милиция не особо и искала.

Года через четыре мы переехали, потому что, как ты понимаешь, жить над трупом радость небольшая.
Леночке я ничего не говорил, но, по-моему, она догадывалась.
Последние годы она прожила, слава Богу, спокойно.
А теперь вот и я ухожу с сознанием от выполненного долга и с исповедью на сердце. Надеюсь, ты меня поймёшь.

Похоронили Лёшечку рядом с Леночкой, благо, супруги заранее позаботились о том, чтобы и после смерти никогда не расставаться.