Жила-была блоха в собачьей толстой шкуре
ей безжалостно кусая много лет,
и по своей блошиной злой натуре,
не ведала ни горести,ни бед.
Когда дворовый пёс костями разживался,
да разной требухи в помойках находил,
он словно на дрожжах жирел и раздувался,
подолгу спал,вздыхал и не тужил.
Тогда блохе жилось вольготно в шкуре,
она с подругами куражилась всегда;
собачий жир блошиной шёл фигуре
с ним полнились блошиные бока.
-Как хорошо,что шарик наш жиреет,
отменно ест,порой подолгу спит;
от лени падкой просто он тупеет,
лишь от укуса нашего скулит.
-Ах,как прекрасно,что мы паразиты.
-Живём всегда за счёт чужих жиров,
их закрома всегда для нас открыты,
была бы шире пасть,да крепкий ряд зубов.
-Лишь только б зубы нашего питомца
нас не касались в шкуре никогда,
и наше всё блошиное потомство
росло б и множилось грызя его бока.
Когда же по зиме собаке не фартило,
и голод лютый к брюху подступал,
то сердце шарика от горькой доли ныло,
он место тёплое от холода искал.
Блоха тогда в унынье приходила;
но выход для неё всегда лишь был один:
Она другую шкуру быстро находила,
и следовала с нею за жильцом своим.
И вновь его безжалостно кусала
от злобы мстя,за голод и мороз,
лишь жертва новая беспомощно визжала,
из глаз выдавливая капли горьких слёз.
Раз как-то шарик,после скудного обеда,
бродя по свалке у дороги слёг;
с промокшей шкурою от выпавшего снега
прижав свой куцый хвост,он тихо занемог.
А в шерсти у него блоха одна осталась,
что с юных лет подолгу с ним жила,
она росла,цвела и с шариком питалась,
и кровь с жирком у шарика пила.
И видя,что всё дело безнадёжно;
что пёс околевает от житья;
она сказала вслух ему серьёзно,
ещё раз укусив его слегка.
-Ты, не отчаивайся верный мой трудяга,
и смерть свою не думай приближать,
хоть ты дворовый,да к тому ж бродяга,
но должен жизнь свою собачью поддержать.
-Ведь если ты от глада околеешь
и пёсий дух испустишь навсегда,
и бедную меня не пожалеешь,
то вскоре за тобой умру и я.
-Давай же,подымайся, друг хвостатый!
-Не дай мне в твоей шкуре околеть!
-Подруге своей тощей и зубатой
не дай в снегу холодном умереть!
Но шарик лишь завыл собачьем воем,
ещё плотнее сжавшись на снегу;
и с грустным,но с отчаянным укором
последний раз разглядывал блоху.
-Ты в жизни своей подлой и коварной
жила на мне не ведая стыда,
жирела,размножалась в неге праздной,
и совесть никогда не мучила тебя.
-Теперь же, я от старости собачьей,
больным стал,хворым,тощим и хромым,
облезлым,жалким,да к тому ж незрячим,
что даже ты мной брезгуешь таким.
-Коль ты могла быть в жизни паразитом,
за счёт чужого жира проживать,
то и сумей со всем прискорбным видом
ответ пред смертью праведной держать.
Тут пёс домашний вышел прогуляться,
и мимо шарика брезгливо пробежал;
блоха смекнув,что нужно закругляться,
что шарик безнадёжен и пропал,
с разбега, в шкуру нового владельца
со всей блошиной страстью понеслась,
и с алчной,лютой жадностью умельца
свирепой пастью в плоть его впилась.
Ты, шарик в жизни грыз чужие кости,
бродил по свету в поисках жилья;
а в шкуре собственной чужие жили гости,
и грызли с ненасытностью тебя.
Так в жизни нашей часто происходит;
кто тянет лямку тяжкого труда,
а кто-то жадных глаз своих не сводит
прибрав к себе часть общего добра.
Но знай же,паразитное созданье!
Не век тебе жиреть за счёт чужих!
Ты ближних не ценил существованье,
и жил за счёт труда и пота их.
Ты посмотри! в твоей холёной шкуре
давно сидит такой же паразит,
он как и ты пригрелся в синекуре,
и точит зуб,чтоб в бок тебе вонзить...!